Мы вышли в холл, и я увидела Алана, стоящего около стойки портье. На нем был бледно-голубой, цвета блеклого полуденного неба, трикотажный батник, приталенный, с широкой планкой и карманами на груди. Он был как будто маловат, и верхние пуговицы чуть расходились на широкой груди. Узкие белые джинсы, сумка через плечо, очки на лбу и волосы, убранные сзади в хвост, дополняли его битловский стиль. С каждой встречей Алан мне нравился все больше, и от волнения у меня сел голос.
— Вы простыли? — спросил он в ответ на сиплое «Привет!».
Я ужаснулась. Вместо роковой обольстительницы у меня явно получался образ ходячего недоразумения: то мячик закину, то ногу подверну, то голос потеряю. Я энергично замотала головой в знак протеста и посмотрела на Марину с призывом о помощи.
Маринин английский был значительно богаче и совершеннее моего универсально-бытового. Бросившись мне на выручку, подруга принялась подробно объяснять Алану, что перед нашей прогулкой она сделала мне специальный укол, который вернул суставу подвижность, снял болевой синдром, но дал небольшой отек связок, который скоро пройдет. Чем больше она говорила, тем спокойнее мне становилось. Я ни на секунду не допускала мысли, что Марина захочет отбить у меня кавалера. Мы столько лет вместе именно потому, что никогда не делили мужчин, а наоборот, делали все для того, чтобы обеспечить и сберечь личное счастье друг друга. Но я не была уверена в Алане. Мы знакомы лишь пару дней, нас ничто не связывает, и он абсолютно свободен в выборе, за кем из нас ухаживать. Но, как я успела заметить в первый вечер, разговорчивость его не привлекала, поэтому я совершенно спокойно предоставила Марине поддерживать беседу, а сама украдкой любовалась Аланом и предвкушала наше морское приключение.
Вскоре мы подошли к причалу, где была пришвартована довольно большая прогулочная яхта. Она называлась «Бьюти», что означает красотка, и это было правдой. Алан протянул матросу, стоявшему около спущенного на причал трапа, какие-то билеты, и мы поднялись на борт. В тот же момент из рубки вышел и двинулся нам навстречу капитан яхты. Он выглядел, как должен выглядеть капитан из фильмов про красивую жизнь. Капитан официально представился, а потом добавил, что его можно звать просто сеньором Хорхе. Затем поприветствовал каждого из нас и спросил, будем ли мы еще ждать кого-нибудь или можно отчаливать. Мы обе замолчали, предоставив мужчинам принимать решения, и отошли к борту. Зная Маринин вкус, я понимала, что внешность нашего капитана не могла оставить ее равнодушной. Он был хорош чуть вульгарной южной красотой. Черные, вьющиеся волосы с яркой сединой на висках, втянутые щеки, сизые от просвечивающей через кожу щетины. Густые, почти сросшиеся на переносице брови. Глаза черные, как маслины, с чуть желтоватыми белками, влажные, навыкате, придавали его строгому лицу некоторую игривость. Единственное, чего ему не хватало, чтобы окончательно походить на актера, проходящего пробы на роль капитана, — это трубки. Ее отсутствие делало Хорхе реальным человеком, а не образом.
— Хорош! — констатировала я очевидный факт и добавила ехидно: — Это ты яхту выбирала?
— Я капитана выбирала, — четко объяснила Марина.
Родригес вошел в одну из комнат Монтерейского дворца — «коробочку», так называли это богато украшенное орнаментом небольшое помещение в некогда халифском дворце. В ней любил проводить часы отдыха испанский король Педро, прозванный Ужасным отнюдь не из-за плеши, украшающей голову, или висящего носа, а из-за того, какими методами он добивался подчинения знати, ликвидации междоусобиц, укрепления королевской власти.
Дождавшись, когда государь поднимет на него свой тяжелый взгляд, слуга доложил:
— Ваше величество, встречи с вами добивается какой-то юноша. Говорит, что он пришел за наградой, обещанной по делу д’Инестрозы.
— А он сказал, что ему известно? — спросил король.
— Нет, он отказывается говорить об этом с кем-либо, кроме вас. Готов тут сидеть до тех пор, пока не увидит вас.
— Хорошо, раз он хочет сидеть, посади его в тюрьму, а там посмотрим, — и король отвернулся. Однако на следующий день он сам спросил Родригеса, по-прежнему ли юноша хочет его видеть?
— Да, ваше величество, он совершенно не испуган и повторяет одно и то же: «Я скажу все, что знаю, только лично королю».
— Через час приведи его, — согласился хозяин Родригеса, а также всех Испаний, так звучал его титул.
Когда юношу привели, король Педро посмотрел на него тяжелым взглядом, однако тот не смутился. Тогда король спросил: