— Поиски привели меня в Гранаду в эпоху короля Педро II. К этому моменту я уже очень высоко вскарабкалась по генеалогическому древу и мой взор был прикован к одному из последних найденных мною прямых наследников по мужской линии, — некоему Мигелю, умершему двадцатилетним. Незадолго до смерти он обвенчался с Лаурой д’Ачуас. Любопытно, что, прогуливаясь по монастырскому кладбищу после многих часов, проведенных в библиотеке, я по привычке машинально продолжала всматриваться в имена и даты уже не в церковных книгах, а на могильных плитах. Так вот, к вопросу о точности исторических сведений. Неожиданно я обнаружила могилу отца Антония, который сделал запись в книге прихода Рождества Богородицы о венчании Филиппа Хуана Мигеля д’Инестрозы и Терезы Марии Лауры д’Ачуас… через полгода после собственной смерти. Об этом свидетельствовала дата на его скромном надгробье. Кто ошибся? Дьячок в церкви или каменотес на кладбище? Не важно, но вот такие курьезы и не дают утихнуть спорам между историками. Я даже хотела написать по этому вопросу статью, но меня отвлекли другие находки.
В монастырской библиотеке Гранады мне удалось найти переписку кардинала д’Инестрозы с неким доном Ортегой. В письмах они обсуждали последствия каких-то событий, хорошо известных обоим и имевших значительное влияние на судьбу членов всего рода. Как я поняла, мое семейство имело неосторожность вступить в конфликт с королевской властью из-за гибели того самого Мигеля д’Инестрозы, чье имя я уже знала. Дон Ортега рассматривал этот конфликт как противоречие между интересами знатных родов и короля. Кардинал, впав на склоне лет в мистику и доходя до богохульства, считал лично себя виновным в изменениях положения рода при дворе. Он упорно твердил в письмах, что виновен в немилости и гонениях, обрушившихся на род во времена правления Педро II, так как призвал доверившихся ему родных дать клятвы, которые стали для них проклятием. Задумав сменить королевскую династию, он, зная глубокое недовольство знатных родов политикой Педро II, решил воспользоваться гибелью своего племянника как предлогом для объединения антикоролевских сил. Поиски убийцы были формальным основанием для сбора союзников сначала в Мадриде, а потом в Севилье. Но, увлекшись маскировкой, кардинал переусердствовал, призвав родных поклясться благополучием детей найти и наказать убийцу. Он был уверен, что сумеет предоставить истинного или мнимого убийцу раньше короля и тем самым создаст повод для переворота. Но король переиграл кардинала. Он разоружил его сторонников, потом публично передал им закрытый ларец с головой убийцы и взял у них клятву не открывать ларец без его королевской воли. Разоруженные заговорщики поклялись выполнить королевскую волю, после чего были разжалованы, сосланы, разорены.
Несдержанная клятва тяжелым бременем легла на совесть кардинала и на всех потомков рода. Бурбон умер не отомщенным, даже не названным убийцей. Вот почему оппозиция властям и ненависть к Бурбонам передавалась у нас в семье также, как в других семьях передают подсвечники или серьги. Мой отец, бедствуя в эмиграции, тоскуя в дождливом Париже по солнечной Севилье, передал мне чувство материальности прошлого и будущего, оно было для него неотрывно от Испании, от гордых предков и счастливых потомков.
Вам трудно понять это, редкие люди обладают даром воспринимать историю, как факт собственной биографии. Найденные мною письма кардинала перемежались черновиками его отчетов святой инквизиции об искоренении ереси и истреблении язычников, принявших при нем небывалые размеры. Его высокопреосвященство пережил своего главного врага. Когда через неделю после смерти короля Педро II его бывший доверенный слуга Родригес привез кардиналу в Гранаду ключи от ларца, тот, судя по письмам, уже знал, что он увидит, открыв его. И действительно, в ларце лежала бронзовая голова короля Педро II, который был невольным убийцей Мигеля и умер своей смертью не отомщенный.
Клятва, данная членами семьи в соборе святого Иеронима в Мадриде, не могла быть выполнена, так как убийца ушел от суда людского и предстал перед судом Божьим. Проклятие пало на всю нашу семью. Род стал хиреть, терять влияние, деньги и силу. Наследование по женской линии, частые мезальянсы привели к тому, что уже в следующем столетии о членах нашей семьи известно все меньше и меньше, а к нашему времени я осталась практически одна, — Тереза замолчала.
Вечер между тем заканчивался, цвет неба, запахи и прохладный ветерок сулили приближение ночи. Я поежилась то ли от холода, то ли от роковой безысходности, повеявшей от этой истории.