По ее щекам текли слезы, свидетельствуя о том, что на самом деле она понимает, сколь многое изменилось. Джилли высоко подхватила юбки и, зажав рот кулачком, бегом удалилась по одной из дорожек, оставив Кевина стоять, напоминая чучело, из которого вынули всю начинку.
Аманда подошла к нему, чтобы выразить сочувствие, обняла, он продолжал стоять безучастно.
— Она пожалеет об этом, Кевин. Дай ей время. Это был просто шок, вот и все.
— А когда шок пройдет и она осознает, что причин для нашего брака больше не существует — что тогда, Менди? Потребует ли она свою часть денег и свободу, оставит ли этот дом и свои печальные воспоминания, чтобы никогда не вернуться? Я не стал бы винить ее.
— Она так не поступит, — серьезно заявила Аманда (тихие всхлипывания Анны служили фоном для ее оптимистической речи). — Она тебя любит, я знаю.
Кевин выдавил из себя кривую усмешку.
— Ты уверена? Что ж, Менди, по крайней мере хоть кто-то в это верит.
День близился к вечеру, и гости Ролингсов решили провести еще одну ночь в Холле. Джилли заперлась в своей спальне под охраной мисс Розберри, поэтому они один за другим разыскивали хозяина и давали ему советы.
Надо признать: Кевин в них нуждался. Прежде чем Джилли забаррикадировалась в своей спальне, он успел поговорить с ней: смело перечислил все свои грехи перед нею и предложил развод, если она того пожелает.
Ее реакция была ожидаемой: она обвинила его в том, что он торопится уехать в Лондон к своим многочисленным любовницам; сейчас, когда все условия завещания старого графа соблюдены, он наконец может это сделать, а брак с нею ему больше не нужен.
Он не пытался спорить с ней. Он решил проявить благородство — вести себя как подобает джентльмену. В конце концов, она будет ему благодарна. Кевин кое-чему научился, увидев, как Джилли отвернулась от него с отвращением: когда поступаешь правильно, бывает больно. Очень больно.
Он укрылся в библиотеке после ужина с друзьями, прошедшего в напряженной атмосфере: все присутствовавшие разделяли его мучения; после третьей бутылки Бо и Джаред разыскали его.
— Все страдаешь? — спросил Джаред, бросив взгляд на пустые бутылки.
Кевин поднял голову и мутными глазами посмотрел на друга.
— Я размышляю. Наверное, мне лучше уехать. Веллингтону нужны хорошие солдаты. Я мог бы поступить в кавалерию под вымышленным именем.
— Не в кавалерию, Кевин. Лучше в гусары, — поправил его Бо, довольный, что может дать полезный совет.
— Ты так думаешь, Бо? — спросил Кевин.
— Нет. Он так не думает, — отрезал Джаред, сделав добродушному рыжику страшные глаза.
— Джилли. Как она? Ее очень не хватало за ужином, — быстро сымпровизировал Бо, пытаясь прикрыть одну неловкость другой.
Кевин поднял бровь и глухо хмыкнул.
— У нас с леди Локпорт возникли некоторые разногласия. Я не могу сказать, как она поживает, так как через толстую дубовую дверь очень неудобно разговаривать.
— Пошли ей цветы. Женщины любят цветы, — предложил Бо с надеждой, однако в ответ услышал лишь рычание человека, которому хотел поднять настроение.
— Я готов сидеть у ее ног на цепи, если это сделает ее счастливой, но мне почему-то кажется, что она мечтает о моем отсутствии, а не о том, чтобы я был рядом.
Аманда, пришедшая с собственной миссией милосердия, услышала эти последние слова и принялась увещевать Кевина:
— Чепуха. Последнее, чего хочет Джилли, — это чтобы ты исчез из ее жизни.
Она приложила палец к губам и добавила:
— Конечно, с другой стороны, Джилли не нужен муж типа комнатной собачки-переростка. Зная твою жену, могу сказать: она скоро устанет от раболепия и изъявлений преданности и сбежит к контрабандистам — от скуки.
Это вызвало на губах Кевина слабую улыбку, и Джаред, послушный молчаливому намеку жены, взял Бо за руку и тихонько вывел из комнаты.
— Ну хорошо, — умиротворяюще начала Аманда, — теперь, когда мы одни, я хочу кое о чем спросить тебя. Ты сошел с ума, Кевин? Что, скажи на милость, ты делаешь? Хочешь оставить Джилли, не пошевельнув пальцем, чтобы удержать ее?
Кевин выпрямился, готовясь дать достойный ответ.
— Аманда, — начал он, стараясь говорить рассудительно, — Джилли прожила всю жизнь, не видя ничего, кроме бедности, унижений и стыда. Я дал ей имя, которое и так ей принадлежало. Я не знал об этом, и это единственное, что меня извиняет, и отнял у нее то немногое, что она имела, — свободу. Сейчас, если она получит хотя бы половину личного состояния Сильвестра, она станет достаточно богатой, чтобы купить Вестминстерское аббатство. Она узаконена. Она молода. Она прекрасна. Весь мир будет у ее ног. По крайней мере, все это было бы так — если бы она не была моей женой. Как могу я просить ее отказаться от всего этого, если она достойна даже большего, только потому, что такова была последняя воля ее безумного отца?