Мальчишки и девчонки высыпали на улицу, увидев подъезжающий «мерседес». Шумной галдящей толпой они обступили его, возбужденно обмениваясь мнениями:
— Ух ты! Класс!
— У него двигатель знаешь какой мощный! По двести километров в час делает!
— Дяденька, а это шестисотый? Нет? Но все равно вещь...
— Это еще что такое?! Кто позволил во двор въезжать? Здесь дети играют. Здесь тебе не автобан! — раздался дребезжащий, но от этого не менее грозный старческий голос.
— Атас! Степаныч! — бросились врассыпную ребятишки.
А самый бойкий обернулся и с сожалением предостерег Алексея:
— Ну, дяденька, вам щас влетит!
Но дяденька, похоже, ни капли не испугался старого сторожа. Он заулыбался, вышел из машины и распахнул дверцу, помогая выбраться пухленькой беленькой девушке.
Ребята застыли поодаль, с любопытством наблюдая, чем закончится стычка Степаныча и владельца шикарной машины.
Никита Степанович словно стал меньше ростом за эти годы, но в остальном совсем не изменился, словно законсервировался. В одной руке у него по-прежнему была зажата недокуренная беломорина, а другой старик опирался на палку с резным деревянным набалдашником. И этой палкой он грозно замахнулся на нахального водителя, посмевшего вкатить на своем автомобиле на вверенную его попечительству территорию.
— Ну-ка, катись, откуда явился! Нахалюга!
Но его замах остановился на половине, потому что высокий худощавый мужчина с неместным загаром и ослепительной улыбкой вдруг сграбастал старика в охапку и приподнял его над землей.
— Никита Степанович! Не признал? Разве я так вырос? Или ты каждый день находишь детей в капусте?
— Алешка! — охнул старик. — Человек Божий... Как раз семнадцать лет прошло...
— Пятнадцать, — поправил Алеша.
Старик посуровел:
— Ну, тогда, выходит, ты раньше времени объявился.
— Не кори, Степаныч, — виновато проговорил Алексей. — Ведь знаешь, я из моря редко выбираюсь.
— Ну да, ищи тебя, свищи... Только по переводам и знаем, что жив-здоров. И помнишь, значит...
Никита Степанович смахнул слезу, скатившуюся по морщинистой щеке. Что-то к старости он стал сентиментальным...
— Да как же тебя забудешь! — улыбнулся Алеша, опустив наконец старика на твердую почву.
Тот тут же цепким прищуренным взором оглядел стоящую рядом с Алешей Алену.
— А ты тоже наша? Ну-ка напомни... Не Катя Беленькая? Ты, Лешенька, ее вроде все опекал...
— Это моя, — обхватил Алену за плечи Алеша.
А она незаметно ткнула его локтем в бок и угрожающе прошипела:
— А насчет Кати мы потом поговорим...
— Невеста, что ли? Или, может, уж и жена?
Никита Степанович полез в карман, достал треснувший очечник и водрузил на нос огромные очки с выпуклыми стеклами, беззастенчиво и придирчиво разглядывая Алену в упор.
— Невеста, — улыбнулся Алеша.
— На смотрины, значит, привез, — уточнил старик.
— Ну как же без тебя, Степаныч, такое решение принимать, — преувеличенно серьезно ответил Алеша. — Вот если ты одобришь, то возьму отроковицу в жены...
— А ежели нет? — хитро прищурился старик. — Другую подыскивать станешь?
— Я ему покажу — другую! — решительно вступила в разговор Алена и для убедительности поднесла к носу Алеши маленький пухлый кулачок.
— Правильно, малышка. Это по-нашему! — похвалил старик. — Его в руках крепко держать надо, а то так и норовит ускользнуть.
— Удержу, — пообещала Алена.
— А какого ты роду-племени? — не унимался Никита Степанович. — В какую семью мой сынок капустный войдет?
— Ты крепко на ногах держишься? — засмеялся Алеша. — Не упади. Княжна Вяземская.
— Эвон как... Вот ведь что значит — правильно имя выбрать, — задумчиво пробормотал старик. — Так ты что ж, тоже теперь в князья перекрестишься? — Он с подозрением пробуравил Алешу взглядом.
— Жене положено мою фамилию принять, — с достоинством ответил Алеша и приобнял старика. — Чем мы не Никитины, а, Никита Степанович?
Глава 11
НОВОЕ ДРЕВО
Бабушка искренне радовалась предстоящей свадьбе, а особенно тому, что Алена с Алешей решили обвенчаться.
— Это по-христиански. Значит, не угаснет наш род...
Она порылась в ящиках дедушкиного письменного стола, извлекла резную деревянную шкатулку, а оттуда бережно вынула свернутый в трубочку большой лист плотной бумаги и расстелила его на столе, прижав края тяжелым мраморным пресс-папье.
На листе (так и хотелось назвать его свитком) было вычерчено генеалогическое древо рода Вяземских. Знакомым мелким почерком деда были надписаны многочисленные ответвления, а кое-где даже вклеены маленькие фотографии портретов.