Миссис Холиншед была старше Лоры, но в ее красоте было что-то более юное и отчетливое. Волосы и глаза у нее были черные, правильный овал ее бледного лица казался нежным и прозрачным, голос чистый. Она прикуривала от спичек с этикеткой «Сторк-клаба»[3] и жаловалась на то, как неудобно жить в гостинице с ребенком. Благодаря дружбе с этой хорошенькой женщиной, которая чувствовала себя как рыба в воде в дорогих магазинах и ресторанах, Лора забывала свою собственную серую жизнь.
Если не считать первой встречи у Галвинсов, все их знакомство протекало на лоне убогой и трогательной природы Центрального парка. Женщины говорили главным образом о своих мужьях — игра, в которую можно играть и с пустым кошельком. Хвастая туманными перспективами, которые открывались перед их мужьями, подруги просиживали подле своих играющих детей до самых сумерек; воздух становился мутным от копоти, тянуло гарью, город походил на пылающую бессемеровскую печь, парк — на лесную опушку каменноугольных рудников, а поблескивающие после дождя валуны среди травы можно было принять за шлак. Миссис Холиншед вдруг спохватывалась, что опаздывает,—-она вечно опаздывала на какие-то таинственные и блистательные вечера, — и тогда подруги покидали свой лес. Всякий раз Лора чувствовала, что прикоснулась к миру комфорта и роскоши, и это счастливое чувство сопровождало ее всю дорогу домой, когда она шла из парка, толкая впереди себя коляску; оно не покидало ее и потом, когда она готовила ужин у себя на Мэдисон-авеню, под глухой стук парового утюга, доносившийся из мастерской вместе с запахом химикалий.
Однажды ночью, когда Рейчел было что-то около двух лет, Ральфа одолела бессоница. Его терзала мысль, что ему так и не удается набрести на горную тропинку, которая ведет к благополучию и обеспеченности. Он страшно устал, но сон не шел, и тогда, не зажигая света, он уселся в кресле. Прелесть ночного города не волновала его больше. По Мэдисон-авеню проехал автобус, и беспощадный скрип его тормозов заставил Ральфа вздрогнуть. Он закрыл окно, но шум улицы все равно был слышен. Ему вдруг представилось, что пронзительный голос города угрожает его обитателям смертельной опасностью и что необходимо найти способ его заглушить.
Он принялся мечтать о жалюзи, пропитанном каким-нибудь составом, который отражал бы или поглощал звук. Чтобы приятель, забежавший к вам весенним вечером, не должен был надрываться до хрипоты, стремясь перекричать грузовики, грохочущие у вас под окнами. Чтобы в спальне было тихо... Да, да, в первую очередь надо позаботиться о спальне!
Сейчас Ральфу казалось, что городские жители больше всего страдают от недостатка глубокого, полноценного сна. Все эти люди с измученными лицами, которых видишь на улице в сумерки, когда даже миловидные девушки разговаривают сами с собой вслух, все они не могут спать по ночам. Певицы ночных клубов и любезная публика, посещающаяся эти клубы, люди, поджидающие такси на ступенях «Уолдорфа» в дождливый вечер, полицейские, кассиры, рабочие, моющие витрины, — все они неудачливые охотники за сном.
На другой день вечером он поделился своей мыслью о звукопоглощающем жалюзи с Лорой, и ей эта мысль показалась здравой. Он купил жалюзи, которое подходило к окну их спальни и принялся экспериментировать с различными красителями. Наконец он набрел на краситель, который, высыхая, становился рыхлым и пористым, как фетр. В продолжение четырех дней Ральф слой за слоем наносил краску на планки жалюзи, и все это время в квартире стоял отвратительный запах. Когда краска высохла, они повесили жалюзи и открыли окно для опыта. Тишина — относительная тишина — усладила их слух. Ральф записал состав своей смеси и во время обеденного перерыва отправился к юристу, занимающемуся патентами.