Позвонили из двенадцатой, и он на мгновение остановился, чтобы прихватить миссис Гэдсхилл. Когда лифт начал спускаться, он вдруг в порыве восторга отпустил ручки управления и крикнул:
— Пристегните ремни, миссис Гэдсхилл! Мы сейчас сделаем мертвую петлю!
Миссис Гэдсхилл взвизгнула и зачем-то села на пол кабины. «Отчего это она вдруг так побледнела? — подумал Чарли. — И зачем она села на пол?». Миссис Гэдсхилл взвизгнула второй раз. Чарли мягко и, как ему показалось, виртуозно, остановил лифт и открыл дверь.
— Простите меня, миссис Гэдсхилл, — сказал он смиренно. — Я не хотел вас пугать, я просто пошутил.
Она взвизгнула третий раз, выбежала в вестибюль и принялась громко звать управляющего.
Управляющий тут же уволил Чарли и встал у лифта сам. На минуту Чарли сделалось не по себе: неужели он — безработный? Это было его первое столкновение с человеческой низостью в тот день. Он уселся у себя в вахтерской и принялся грызть палочку от детского барабана. Пьяный восторг начал понемногу утихать, и он инстинктивно чувствовал, что где-то притаилось и поджидает его горькое похмелье. От обилия подарков и еды он раскис, почувствовал себя виноватым. Он горько раскаивался в том, что солгал, будто у него есть дети. Он ведь одинокий человек с самыми простыми запросами. Зачем понадобилось ему злоупотреблять добротой людей, населяющих все эти этажи? Пропащий он человек!
Вдруг сквозь клубы хмельных мыслей прорвался образ его квартирной хозяйки и ее трех тощих ребятишек. Он представил себе, как они все сидят у себя в подвальчике. Праздник рождества прошел мимо них. Ему сделалось пронзительно жаль их, и он вскочил. Мысль, что он может кого-то облагодетельствовать, может кому-то доставить радость, разогнала хмель. Он схватил большой холщовый мешок, в который собирали мусор, и принялся запихивать в него все — сначала подарки, которые предназначались ему лично, затем те, что были для его воображаемых детей. Он торопился, как человек, чей поезд уже подходит к перрону, — до того не терпелось ему увидеть, как засияют печальные лица матери и детей, когда он появится у них в дверях! Он переоделся и, воодушевленный небывалым чувством своего могущества, закинул мешок через плечо, как завзятый Санта-Клаус, вышел через черный ход, взял такси и поехал к себе на Ист-сайд.
Хозяйка и ее дети только что кончили есть индейку, присланную им местным Демократическим клубом, и еще не оправились от тяжести в желудке, когда Чарли принялся дубасить в дверь и кричать:
— С праздником! С праздником!
Он втащил за собой мешок и вывалил детские подарки прямо на пол. Тут были куклы и шарманки, кубики и шкатулки с швейными принадлежностями, костюм индейца и прялка. Чарли показалось, что его приход в самом деле, как он и предвкушал, рассеял подвальный мрак. Когда дети развернули половину игрушек, он поднес хозяйке купальный костюм и пошел к себе разбирать свои подарки.
Но дело в том, что дети хозяйки к прибытию Чарли получили столько подарков отовсюду, что уже не знали, что с ними делать, и мать позволила им развернуть кое-какие свертки при Чарли только потому, что сердцем почуяла его состояние. Зато, как только он вышел, она встала между игрушками и детьми и сказала:
— Вот что, дети, довольно подарков. Вон у вас сколько их набралось! Да ведь вы еще и с половиной новых игрушек не начали играть. Ты, Мэри-Энн, даже не взглянула на куклу, которую тебе подарило пожарное управление. А что бы нам взять и отнести остальные игрушки этим бедным детям на Хадсон-стрит— как их, Деккеры, что ли? Ведь у них совсем ничего нет.
И лицо ее озарилось каким-то неземным светом: она вдруг поняла, что может кого-то облагодетельствовать, внести в чей-то дом радость, пролить бальзам на раны людей, еще более страждущих, чем она сама. Квартирную хозяйку Чарли обуревали те же чувства, которые вдохновляли миссис Деполь и миссис Уэстон, когда они одаривали Чарли, те же чувства, под влиянием которых сам Чарли пришел к ней со своими дарами; те же чувства, которые потом заставят облагодетельствованную ею миссис Деккер вспомнить о «бедных Шеннонах», — чувства любви к ближнему, жалости и... собственного могущества.
— Скорей, скорей, не мешкайте, собирайте, складывайте подарки, — подгоняла она детей, ибо уже начинало темнеть, и единственный день в году — день разгула всеобщей благотворительности — был на исходе. Она устала, это верно, но отдыхать еще не время, не время...