Ночью я побывал во всех артиллерийских подразделениях, уточнил задачи каждому, проверил маскировку. Всю ночь провели на боевых позициях и П. Л. Рудчук, и его заместитель по политчасти А. И. Шмелев. Петр Лукич вдохновенно рассказывал бойцам о героизме своих товарищей в годы гражданской войны. При этом комдив не забывал подчеркнуть, что и сейчас в дивизии «подобрались герой к герою».
— Чем силен фашист? — спрашивал он и сам же отвечал: — Техникой. Стало быть, надо всеми способами и средствами уничтожать ее. Без техники неприятельский солдат куда слабее советского бойца!
— Товарищ генерал, да ведь техники-то у фашистов шибко много, — заметил боец с забинтованной шеей.
— Ну и что? В гражданскую войну белые тоже имели техники побольше, чем мы. Даже танки английские у них были, а мы все равно беляков колотили. Вчера вот сунулись фашисты, и шестнадцати танков у них — как не бывало, — с удовлетворением резюмировал генерал. — Танк, сынок, уязвим не меньше, чем мы с тобой. Дождись в своем окопчике, когда он подойдет поближе, и норови гранатой в гусеницу попасть, поджигай горючей смесью…
Бесхитростные беседы генерала с бойцами не пропали даром.
Настало утро, яркое, солнечное. Только река Великая была еще окутана туманом. С воем прилетел и с грохотом разорвался на позициях дивизии первый немецкий снаряд. За ним последовали сотни других. Через тридцать минут нанесла удар фашистская авиация. А как только самолеты сбросили бомбы, вдалеке загудели танковые моторы. За фашистскими танками густой темной массой двигалась мотопехота.
— Мать честная, сколько их прет! — воскликнул Рудчук. В голосе его слышался скорее азарт, нежели опаска. Оторвавшись от стереотрубы, он приказал начальнику артиллерии И. М. Макарову: — Действуй!
Впереди возникла стена подвижного заградительного огня. Несколько головных танков запылало. Другие обходили их, прибавляя скорость. В бой вступили орудия прямой наводки. Потом в сторону стальных махин, достигших первых наших окопов, полетели связки гранат.
Первая атака захлебнулась. Противник откатился, оставив на поле боя пылающие танки и трупы своих солдат.
— Так-то, сукины сыны! — потирал руки Рудчук.
Около двенадцати часов дня немцы возобновили наступление. Теперь за танками двигалось еще большее количество пехоты. И тут опять отличились наши артиллеристы.
— Молодцы! — кричал в телефонную трубку Рудчук. — Круши их, гадов!
Бой шел и в небе: там схватились с вражескими бомбардировщиками четыре «ястребка». Действовали они очень напористо, в считанные минуты уничтожили три «юнкерса», а остальных вынудили сбросить бомбы куда попало.
И вторая атака противника была отбита. Третью он предпринял уже на исходе дня. И опять на поле боя горели немецкие танки.
Один вражеский снаряд разорвался рядом с нашим блиндажом, в смотровую щель брызнул фонтан измельченной земли. Сверху на нас тоже потек песок, просочившийся меж бревнами наката.
— Фу ты, паразиты! — выругался Рудчук, протирая запорошенные глаза.
Дымовое облако снаружи и пыль, поднявшаяся внутри блиндажа, затрудняли наблюдение за полем боя. Я не вытерпел, вылез из укрытия. Не успел оглядеться, как по правой руке ударило чем-то тяжелым. От острой боли я даже присел. И тут же вернулся в блиндаж.
Увидев кровь на моей гимнастерке, Рудчук не стал задавать вопросов, только поморщился досадливо и приказал адъютанту:
— Врача и сестру сюда!
При первом же медосмотре выяснилось, что у меня пулевое ранение — перебита кость выше локтевого сустава. Сестра с трудом остановила кровь и наложила повязку.
А бой продолжался. И я продолжал командовать артиллерией, хотя от потери крови кружилась голова, а из глаз, как говорится, сыпались искры.
П. Л. Рудчук осторожно обнял меня и жестом приказал сестре отправить в полевой госпиталь.
Госпиталь размещался в Новоржеве. Туда и повезли меня на служебной машине. Вместе со мной посадили еще одного раненого — молодого врача. В полевом госпитале мы не задержались. После тщательной обработки ран нас обоих решено было эвакуировать санитарным поездом в Ленинград. Но тут поступили данные о немецком десанте, перехватившем где-то железную дорогу.
— Тогда везите в Москву, — распорядился главный врач.
На Москву, однако, поезд не шел из-за повреждения железнодорожного моста. Не оставалось ничего иного, как снова воспользоваться моей машиной. На ней и добрались до Клина, а там застряли: для въезда в Москву в ночное время требовался специальный пропуск. Пришлось звонить в московскую милицию. Оттуда прислали мотоциклиста, который и проводил нас до Главного военного госпиталя, в Лефортово.