Командир корпуса назначил начало штурма на 8 часов 18 февраля. За сутки части дивизии должны были занять исходное положение.
Казалось, все шло хорошо. Но случилось непредвиденное: рубеж, на который выходил наш 242-й гвардейский стрелковый полк, был преждевременно оставлен одним из полков 74-й гвардейской стрелковой дивизии. Противник немедленно воспользовался этим и захватил три квартала перед крепостью. 242-му полку пришлось вести ожесточенный бой за возвращение их, в ходе которого было уничтожено до 400 и взято в плен 50 неприятельских солдат и офицеров.
Приближалась последняя перед штурмом ночь. Я съездил к командиру корпуса, чтобы внести последние коррективы в план наших действий. В подвале, где разместился штаб дивизии, меня ожидали полковник А. Г. Мандрыка, подполковник П. М. Зотов и начальник оперативного отделения штаба дивизии подполковник А. А. Соколов.
— Все в порядке! — объявил я им почти торжественно. — Командир корпуса принял все наши предложения. У вас ко мне есть что-нибудь?
У каждого что-то было. Каждый доложил по своим вопросам, а потом вдруг мне сообщили, что убит командир 246-го гвардейского стрелкового полка гвардии капитан А. И. Попов — во время рекогносцировки попал на мушку снайпера.
Для меня это было тяжелым ударом. Словно родного сына потерял.
— Эх, Алеша, Алеша!.. — простонал я.
Заплаканная девушке из АХЧ поставила на стол еду и чайник. Я знал — это невеста Попова…
Приказал принять полк А. В. Плякину. Майор Плякин был начальником штаба того же 246-го гвардейского стрелкового полка. Покойный В. С. Клепиков всегда отзывался о нем с похвалой. Уже одно это являлось надежной гарантией, что Плякин не подведет.
Отпустив всех, кто был у меня, распорядился, чтобы немедленно ложились спать, хотя твердо знал — вряд ли кто уснет. Да и сам не уснул — одолевали тревожные думы.
Чуть забрезжил рассвет, я вместе с Соколовым, Зотовым и командирами приданных артиллерийских частей направился на НП. Он находился в том же доме, в просторной мансарде над шестым этажом. Оттуда открывался широкий обзор — ничто не заслоняло цитадель.
Преодолев груды битого кирпича, пересыпанные раскрошенной штукатуркой, и разбросанные взрывной волной по всему четвертому этажу рулоны и листы бумаги из помещавшегося здесь склада канцелярских товаров, мы поднялись в небольшое помещение. Здесь уже хлопотали связисты. Зазуммерил телефон, соединявший нашу мансарду с чердаком Познанского городского театра, где обосновался командир корпуса.
— Сверим часы, да и будем начинать минут через пятнадцать, — услышал я голос генерала Шеменкова.
Эти пятнадцать минут тянулись удивительно долго. Наконец грохнули разом около тысячи орудий и минометов разных калибров. За первым залпом поддерживающая дивизию артиллерия большой мощности перешла на методический обстрел равелина № 1 и крепостной степы. Но даже ее тяжелые снаряды не могли пробить эти сооружения. Осколки снарядов со свистом резали воздух, отскакивая на триста — четыреста метров и долетая даже до моего НП. Создалась опасность поражения приблизившихся к крепости штурмовых групп.
Решили перейти на второй плановый вариант — перенести артиллерийский огонь на внутренние строения крепости и штурмовать ее, используя штурмовые лестницы, а для танков проделать проходы в стене с помощью саперов-подрывников.
Один тяжелый снаряд разорвался перед крепостью, разбрасывая деревья.
— Как косит! — восхитился кто-то.
— Хорошего мало, недолет, — отозвался на эту реплику Зотов.
Два снаряда срикошетили и, визжа, пошли гулять в сторону дальних равелинов.
— С участка Плякина стреляют неважно, — высказал я свое недовольство Зотову.
Он бросился к телефону. А в это время совсем не слышный в полете из-за гула нашей артиллерии рядом с НП разорвался 105-миллиметровый немецкий снаряд. Мансарду тряхнуло. Посыпалась штукатурка. Из оконных рам вылетели последние стекла. Загремело опрокинутое ведро.