Судя по всему, из моего имени и титула мальчик вынес всего одно слово.
Наконец, мужчина совладал с собой:
– Мальчики, идите к себе, поиграйте пока, мама устала, ей нужен покой, – и буквально вытолкал малышей из помещения, закрыв за ними дверь. Щелкнул замок. Я ошеломленно поднялась, несмотря на жуткую слабость. Куда он детей-то выгнал? На улицу? Без присмотра?
Что-что, а инстинкты защиты потомства у меня имелись, несмотря на запрет жрицам иметь семью и детей – я резко рванула к двери, стремясь вернуть мальчишек под свое неусыпное око, но мужчина меня перехватил поперек туловища, отстраняя от двери. Я взвилась, верещала, стараясь попасть руками и ногами по болевым точкам, но тело не слушалось. Совсем. Какие-то смазанные движения, слабые удары. Что со мной? Через пару минут я просто-напросто запыхалась, тяжело хватая ртом воздух, и устало повисла в чужих руках. Что происходит? Я умираю?
– Машенька, успокойся, – мужчина аккуратно держал меня одной рукой за талию, а второй гладил по голове. Прикоснулся губами ко лбу, устало вздохнул. – Сейчас приедет скорая, осмотрит тебя, я вызвал бригаду. Господи, Маш, я так испугался! – он отстранил меня, удерживая за плечи и пытливо заглядывая в глаза. – Ты понимаешь, что произошло? Прихожу, а ты лежишь и не дышишь! И мальчики… Я так испугался, думал, что ты… – он резко замолчал, вглядываясь в моё лицо. – Еле-еле вспомнил, как первую помощь оказывать, представляешь? Вот уж никогда не подумал, что уроки ОБЖ пригодятся, чтобы жену спасать. Что случилось? Тебе плохо стало? Это от жары? Что кондиционер не включила, знаешь же, что плохо переносишь духоту! Надо, кстати, окна везде пооткрывать, а то тебе, наверное, воздуха не хватает, – и, аккуратно усадив меня на подобие кровати, замысловатым пассом руки с щелчком открыл окно. Ветер затрепетал тканью у окна, принося в помещение запах с улицы. Я закашлялась – дым, копоть, сажа! Какой свежий воздух? Но я старалась дышать и выровнять, наконец, сбившееся дыхание.
Воздуха мне и вправду не хватало. Тело было как чужое – слабое, медлительное, тяжелое. Я поднесла руку к лицу, потрогала лоб – прохладный. И руки – бледные, тонкие, с заметными ниточками вен. Ногти только странные – красные. И это, кажется, вовсе не кровь, а какая-то краска.
Внезапный громкий звук заставил меня подскочить на месте. Мужчина, резко забегав вокруг и вытаскивая из ящиков какие-то бумаги, уложил меня, скинув подушки на пол. Вышел, оставив дверь открытой. Теперь я видела, что за дверью не улица, а другое помещение. Темное и мрачное, как склеп. А нет, уже светлое – мужчина опять чем-то щелкнул. Я отстраненно заметила, что не чувствую вокруг себя и внутри магии. Совсем. Никакой. Это было страшно, ещё страшнее слабости тела.
Какие-то щелчки, скрип, шорохи, топот, разговоры на три голоса, один из которых взволнованный и уже знакомый. Вслед за звуками появились люди. Двое мужчин в сине-белом с шевронами в виде креста на груди. Один, постарше, с сединой в волосах и со странной сумкой в руках присел на край кровати, рассматривая меня. Хотелось сбежать, но слабость подавляла. Как-то запоздало меня начало мутить, а голова закружилась. В затылке толчками пульсировала боль, было больно даже сфокусировать взгляд.
– Что случилось?
Я промолчала – казалось, что открой я рот, меня просто вырвет. За меня ответил кареглазый мужчина:
– Я с работы пришел, забрав детей из сада, зашли домой, а она тут на полу лежит, не дышит. Я сразу вам позвонил, а сам начал, что уж мог – искусственное дыхание, непрямой массаж сердца. Как в школе учили. Очнулась, вроде, но ведет себя… необычно.
Человек со странной сумкой продолжил меня рассматривать, взял за запястье и удерживал, кося глазами куда-то себе на руку. Потом достал из сумки какие-то приспособления, подвинулся ко мне, начал светить чем-то в глаза, поворачивал голову туда-сюда, открывал и закрывал рот. Потом какой-то гибкой загогулиной, одним концом воткнутой в уши, крошечным диском на другом конце начал водить по груди (я запоздало заметила, что у меня там всё нараспашку, но для стеснения или злости не было сил), перевернул и повторил процедуру со спины. Нахмурился.
– Как зовут, сколько лет?
Я не была уверена, что моё имя и возраст придутся к месту. Я много путешествовала по миру, много видела и знала, и что-то наподобие интуиции подсказывало, что об эльфах тут не слышали. Поэтому ответил опять кареглазый:
– Мария Юрьевна Воронцова, двадцать шесть лет, скоро двадцать семь будет. А что с ней, доктор? Что-то серьезное?