— Занимаются корчеванием деревьев, а также обработкой земли. Некоторые культуры высаживаются в прохладные месяцы, сеньора.
— А их бригадиры достаточно надежны?
— Они тоже островитяне, сеньора. Им ничего здесь не добиться, если они не будут честными. А потому я им доверяю.
Франческа рассмеялась — звонкий короткий звук:
— Мануэль доверяет мужчинам, потому что он сам мужчина. Это женщинам, по крайней мере некоторым из них, он не доверяет.
— Вы несправедливы к самой себе, Франческа, — сказал Мануэль добрым голосом, хотя и несколько таинственно. — Чем вы занимались сегодня утром?
Вместо нее отвечал Жильберто. Театральный деятель делал небольшие надрезы на персике с помощью ножа для фруктов, и его усмешка была одновременно хитрой и озабоченной:
— Сегодня мы опять спорили, и казалось, что этому не будет конца. Опять сплошная неопределенность. Имя Франчески Альварес смотрится так привлекательно на электрических табло рекламы, и было бы огромной жертвой от этого отказываться — слишком большой! Завтра мы снова начнем жаловаться на слабость гортани, и это будет снова и снова повторяться после напряжения каждого оперного сезона, а потом мы будем говорить: «Жильберто, ты очень хороший, очень терпеливый, я с радостью выйду за тебя замуж — как-нибудь, чуть попозже». Это доводит меня до отчаяния.
Клэр почти ничего не поняла из сказанного. Его рокочущий голос и идиоматические, с типичной португальской спецификой, выражения скрывали значение того, что он имел в виду, и требовалось время, чтобы дойти до сути сказанного. К этому времени Франческа вызывающе откинула назад свою белокурую голову и сказала:
— Жильберто, ты и нехороший, и нетерпеливый. Как я могу дать окончательный ответ в Кастело, на Святой Катарине? Здесь сам воздух подобен вину, луна и пальмы красуются на фоне величественных колонн, а море поет с бесподобной лаской. Здесь невозможно проверить, истинна ли твоя любовь. Все кажется таким простым и прекрасным.
Клэр не притронулась к своему вину. Сидела, откинувшись в кресле, страшно уставшая от бессонной ночи и лихорадочных предположений, сжимала руками подлокотники кресла. Все ее существо казалось застывшим и сжавшимся.
Неужели заявление Франчески прошлым вечером не имело никакого значения? Но ведь Мануэль сам подтвердил, что она полна решимости вступить в удачное супружество. Но супружество с кем? Жильберто много раз признавался, что влюблен в Франческу, но его напыщенное, экстравагантное восхищение певицей носило какой-то привкус театральности. К тому же Жильберто был убежден, что она увлечена графом.
Кровь в висках Клэр неистово стучала. Она видела, как пожилая сеньора Пантал поднялась из-за стола, и это был сигнал, который не могла проигнорировать ни одна из дам. Все сейчас разойдутся по своим комнатам, но Клэр не могла ждать целый час, пока они будут отдыхать на верхнем этаже. Ей хотелось отправить слугу за своим жакетом и официально попросить Мануэля, чтобы ее отвезли в Каза-Венуста.
Она прогуливалась по террасе, наблюдая, как женщины расходятся по комнатам.
Потом сердце подсказало ей, что сзади нее стоит Мануэль. Клэр не смела взглянуть на него, боясь увидеть все то же насмешливое выражение на его лице.
— Клэр… мы больше не можем откладывать этот разговор. Пойдемте со мной.
Не задумываясь, она последовала за ним. Он открыл дверь и пропустил ее вперед. Они долго шли рядом по коридору, затем свернули за угол и оказались в комнате, где хранился исторический фарфор в шкафах в стиле ампир. Он закрыл за собой двери и на несколько мгновений прислонился к ним спиной, прежде чем осторожно направиться в центр комнаты.
— Садитесь и, пожалуйста, перестаньте дрожать, будто я приставил пистолет к вашей голове. Я никогда этого не сделаю.
Она опустилась в кресло и подняла навстречу ему свое лицо, на котором было написано напряжение, как, кстати, и на его собственном, и в то же время оно было смущенным и испуганным.
— Мануэль… что я такого сделала? Что вызвало этот страшный гнев, что вы даже не могли со мной разговаривать?
Он покачал головой и направился к открытому окну. Она видела, как ногти его пальцев вонзились в ладони, он был до крайности взволнован, что было ему совершенно несвойственно, и от этого у нее перехватило дыхание.
— Я объясню. — Его тон свидетельствовал, что ему с трудом удается себя контролировать. — Записка, которую прислал мне Николас, была очень короткой. В ней говорилось, что вы собираетесь улететь в одном самолете с Сарменто и что если он ничего не услышит от меня до двенадцати часов, то решит, что мое согласие получено. Сверху в углу он отметил время — десять часов, но когда я получил записку, было уже без двадцати двенадцать, и я находился на противоположном конце острова. Я не могу вам сказать, что со мной было.