— Всё прекрасно, — едва проговорил он.
Шерлок, чёрт его возьми, куда-то ушёл, и Джон едва сдержался, чтобы не начать искать его и умолять о помощи.
— Напомните мне, в какой комнате вы устроились?
— Эм… в Арабской.
— О, да, отлично, — она улыбнулась, припомнив. — От всей души надеюсь, что она вам придётся по вкусу. Я помню, как её обустраивали; мне она особенно нравится. Каждая комната посвящена своему персонажу, и я обожаю комнату Шехерезады. Я подумала, что она подойдёт вам обоим, и особенно вам как писателю.
Она слегка улыбнулась, но изумление не позволило Уотсону ответить тем же.
— Простите, вы лично разработали интерьер для всего особняка?
— Да, создание интерьеров и восстановление исторических зданий всегда были чем-то вроде моей слабости. Непременно внимательно рассмотрите потолок в вашей комнате — это одна из моих любимых деталей.
Моментально в воображении Джона возникла красочная картина, как он лежит на спине на огромной двуспальной кровати, невидящим взглядом упираясь в потолок и постанывая под поцелуями Шерлока, спускающимися всё ниже по его животу.
Октавия привела его и без того разыгравшееся воображение в полное замешательство, добавив радостным тоном:
— Особенно та его часть, которая расположена прямо над кроватью. Потребовалось очень много времени, чтобы добиться совершенства.
— Да, хорошо, — ответил Джон, надеясь, что его голос не звучит, как полузадушенный писк. Октавия казалась ему такой утончённо-изысканной, что не было никакой возможности увязать образ этой женщины с презервативами и смазкой, заботливо оставленными в их спальне, и только Уотсон решился извиниться и спастись бегством, как Холмс вернулся. Он встал прямо за Джоном, поглаживая кончиками пальцев его шею, так что по коже доктора побежали мурашки, а щёки запылали.
— Привет, тётушка Оу, — сказал Шерлок с безупречной вежливостью; в его голосе не было и следа грубости, заставившей Андерсона совсем недавно всерьёз угрожать придушить детектива голыми руками. — Спасибо, что пригласила нас.
— О, не за что, я была рада вновь тебя увидеть, — и Октавия с теплотой улыбнулась племяннику, а Джон в этот момент подивился (не в первый раз за этот вечер), что у Шерлока — самого одинокого и независимого человека из всех ему известных — такая большая и приветливая семья.
— Мальчики, чем собираетесь заняться?
— Думаю, мне следует показать Джону дом, — вежливо ответил Шерлок, осторожно скользнув кончиками пальцев под воротник рубашки доктора и погладив позвонок. — До ужина у нас не было такой возможности.
— Замечательная мысль, — согласилась Октавия. — Мы как раз говорили на эту тему. Убедись, что потолок в вашей спальне не будет обойдён вниманием.
Неожиданно она широко улыбнулась, и когда Уотсон обернулся, то с удивлением обнаружил, что лицо его друга залила краска.
— Так и поступлю. Пойдём, Джон, — Шерлок быстро овладел собой, и они направились в центральный холл.
— Да что с тобой случилось? В Лондоне о нас постоянно ходили разговоры, и это никогда тебя не беспокоило.
Холмс глубоко вздохнул.
— Ну, да. В Лондоне ведь я не знал… — он начал теребить пиджак, в голосе появились глубокие нотки, — я не знал, каково это — целовать тебя. Или каков ты на вкус. Теперь… всё изменилось.
— Хочу спросить. Послушай, Шерлок, когда она сказала… она ведь не имела на самом деле в виду…
— О, возможно. Кто знает? С тётушкой Оу никогда до конца не понятно: она никогда не говорит открытым текстом, но отец всегда полагал, что у неё извращённое чувство юмора. Ты сам видел содержимое прикроватной тумбочки. Эв с ней в прекрасных отношениях — он ей первой из всей семьи рассказал о своей ориентации, даже его родители узнали позже.
Они остановились посреди холла, пол в котором был выложен чёрной и белой плиткой, а стены обшиты полированными деревянными панелями. Шерлок спросил:
— Ну, с чего начнём?
Подняв взгляд, Джон понял, что в глубине души тётушка Октавия так же придерживается рождественских традиций, как и он сам. Холмс развернулся к парадной двери и начал было: «Изначально на этом месте было построено…» — но оборвал рассказ, почувствовав, что его обняли за шею.
Наслаждаясь новыми возможностями, Джон притянул Шерлока ближе и заставил наклониться, чтобы нежно и целомудренно поцеловать, лишь слегка соприкоснувшись губами.
— Не то чтобы я возражал, — тихо сказал Шерлок в губы Джону, — но что это было?
Всё ещё слегка придерживая детектива за шею, доктор указал взглядом наверх, и тот фыркнул, увидев блестящий зелёный пучок листьев, усеянный белоснежными ягодами.
[Иллюстрация 2]
— Языческий предрассудок, — изрёк Холмс, но привлёк партнёра к себе, чтобы поцеловать ещё раз — медленно, лишая опоры под ногами, заставляя губы Джона гореть; их прервало нарочитое покашливание. Уотсон обернулся с виноватым видом и увидел Майкрофта, наблюдавшего за ними с практически не скрываемым удовольствием.
— Джон, вы определённо положительно влияете на моего брата. Год назад он высмеивал рождественские традиции. Шерлок, я так и понял, что следует предупредить тебя: люди вот-вот начнут покидать столовую. Я уверен, что тебе не хотелось бы выставлять себя на обозрение.
Не ожидая ответа, Майкрофт кивнул доктору и проследовал в гостиную.
— Боже, теперь он будет несносным много месяцев, — проворчал детектив.
— Ага. Но он это заслужил, ты не думаешь?
Вместо ответа Холмс раздражённо фыркнул, но Уотсон понял, что это знак согласия. Во время ужина Джон видел, как Шерлок не только подливал вино старшему брату без просьб с его стороны и передавал десерт без единого едкого замечания, но даже слегка улыбнулся, думая, что на них никто не смотрит. По стандартам братьев Холмс это было гораздо больше, чем горячие объятия и многословные благодарности.
Отведя пристальный взгляд от удаляющейся спины Майкрофта, Шерлок будто только заметил, что рука Джона всё ещё обвита вокруг его талии, и неуверенно произнёс:
— Знаешь, обычно при осмотре дома начинают с верхних этажей и постепенно спускаются вниз.
Джон даже представить не мог, что Шерлок может быть таким застенчивым, но спрятал улыбку и многозначительно ответил:
— Ну, мы не будем нарушать эту традицию, верно? Веди меня.
Поднимаясь по лестнице позади Шерлока, Уотсон не пытался сдерживать себя и во все глаза смотрел на его стройные ноги и задницу. Когда они очутились на верхней площадке, Шерлок тихим, слегка задыхающимся голосом спросил:
— Итак, с чего бы ты хотел начать? С ванной в стиле эпохи Возрождения или с комнаты, стилизованной под…
Голос Шерлока оборвался, когда Джон взял его за руку и переплёл их пальцы, поглаживая костяшки. Он запрокинул голову, притворяясь, будто серьёзно обдумывает вопрос, в то время как детектив пристально и жадно смотрел на его рот, и наконец проговорил:
— Ну, я полагаю, мы могли бы начать с нашей…
— Хорошо.
— Я имею в виду, что твоя тётя велела…
— В самом деле.
— Тогда отлично.
Уотсон почувствовал, что Холмс почти коснулся грудью его спины, когда они подошли к двери своей спальни. Как только оба вошли в комнату, Шерлок приблизился, прижал Джона к себе, обхватил одной рукой его лицо и принялся благоговейно касаться его губами, прослеживая линии бровей и носа и, наконец, позволив их губам встретиться.
Несколько часов спустя Джон медленно вынырнул из сна и открыл глаза. Он лежал почти на самом краю кровати, а Шерлок тесно прижимался к нему сзади, сопя в шею. Повернув голову, доктор поверх его плеча увидел почти полностью пустующую постель и ухмыльнулся. Он бы никогда не подумал, что Холмсу могут нравиться объятия, и это было так мило, действительно мило. Джон дождаться не мог, чтобы сказать это Шерлоку вслух и посмотреть на выражение его лица.