— Ну, давай уже. Я думал, ты столько не продержишься.
Джон провёл пальцами по слишком сильно выступающим бедренным косточкам и осторожно толкнулся вверх одновременно с тем, как Шерлок двинулся вниз. Он судорожно вздохнул, едва не потеряв сознание из-за тугого жара, заскользившего по его члену, а Холмс застонал:
— Да, давай, ты можешь делать это сильнее, чем сейчас…
И Уотсон повиновался. Он крепче взялся за бока партнёра и толкнулся снова, установив удобный для обоих ритм — доставляющий, как он надеялся, удовольствие Шерлоку, но не позволяющий Джону слишком быстро кончить.
Уотсону за всю жизнь пришлось овладеть многими умениями — в армии, в старой команде по регби, за время учёбы и медицинской карьеры — и одним из них он гордился, считая себя исключительным любовником. Он любил секс не из-за возможности в конце испытать оргазм, но он любил весь процесс: прикосновения, поцелуи, объятия, поиск того, что заставит партнёра задыхаться и закрывать глаза. Ему нравилось разговаривать с партнёрами, лёжа в постели, улыбаться, целовать кончик носа. Ему нравилось слышать «да, вот так» или «медленнее» или «немного сильнее», прислушиваться к страстным стонам, когда удавалось сделать всё в точности как надо.
Можно назвать это пережитком рыцарства, но Джону на самом деле нравилось, чтобы его партнёры достигали оргазма раньше него, хотя прошлой ночью из-за страстной атаки Шерлока получилось иначе. Это не было чистым альтруизмом — Уотсон считал невероятно сексуальным слушать, какие звуки издают его любовники на краю оргазма, и чувствовать под собой их сладострастные содрогания. И когда он ловил на себе их счастливые расфокусированные взгляды, затуманенные экстазом, оставаясь всё ещё стойким, он начинал чувствовать себя гигантом.
Так что когда Шерлок оседлал его, Джон не позволял пелене сильных ощущений застелить свои глаза и упивался видом любовника. Через несколько минут он понял, что эта поза не даёт должного наслаждения партнёру. Она была не то чтобы плоха — Шерлок был возбуждён, но угол был не совсем удачным, так как Джон не задевал простату при каждом толчке. Холмс смотрел через полуприкрытые веки исступлённым страстным взглядом.
— Ты как? — спросил Джон, затаив дыхание.
— Прекрасно, — Шерлок закрыл глаза и продолжил двигаться.
Раньше, в уединении своей спальни, доктор раздумывал, не считает ли Шерлок секс предсказуемым и скучным занятием, или, напротив, избыток ощущений перегрузил бы его удивительный мозг информацией, так что было бы слишком сложно расслабиться и получать удовольствие. Однако, удерживая в руках извивающегося и умоляющего любовника, Джону безумно хотелось увидеть, как у этого потрясающего человека потемнеют глаза и собьётся дыхание.
Джон потянулся за поцелуем и, когда Шерлок склонился ему навстречу, воспользовался возможностью, чтобы перекатить его под себя. Получилось не так ловко, как Уотсон рассчитывал. Холмс напрягся, неожиданно потеряв точку опоры, в результате они столкнулись ногами, острые бедренные косточки Шерлока впились Джону в живот. Доктор про себя отметил, что надо серьёзно поговорить о том, что несколько плотных трапез, подобных вчерашнему ужину, пойдут детективу на пользу, а следом обнаружил, что лежит на Шерлоке, глядя в его удивлённое лицо.
— Могу ведь я немного побыть сверху, — коротко пояснил Джон, улыбнувшись про себя тому, как его партнёр начал хмуриться из-за потери контроля над ситуацией.
Непроизвольно ноги Шерлока поднялись и обхватили любовника за талию, а Джон, придерживая рукой член, начал осторожно входить, заново давая ему привыкнуть. Нахмуренные брови Холмса разошлись, и на лице разлилось удовольствие; он протяжно выдохнул, когда Уотсон на пробу резко толкнулся внутрь.
— Хорошо, — прошептал Джон, дрожа от предвкушения. — Давай попробуем вот так.
Он осторожно взял Шерлока за лодыжку, передвинул ногу с талии и устроил на здоровом плече, чтобы бёдра любовника приподнялись и можно было входить глубже. При следующем толчке Уотсон постарался найти нужный угол; глаза Холмса расширились, и он принялся ловить ртом воздух.
— Так лучше? — спросил Джон, повернув голову, чтобы влажно и жадно поцеловать прижатое к его щеке колено и ощутить, как жёсткие волоски щекочут его губы.
— Д-д-да, — Шерлок дышал с трудом. — О, боже, Джон… это… о, да…
Со счастливой и чуточку самодовольной улыбкой Уотсон начал медленно наращивать скорость, вбиваясь в Холмса, пока тот сквозь всхлипывания и стоны не начал давать сбивчивые инструкции, впившись пальцами в задницу партнёра:
— Подожди, медленнее… сильнее… Боже, да, вот так…
— Коснись себя, — проговорил Джон прерывающимся голосом, чувствуя, как упирающиеся в матрас и поддерживающие вес тела руки начинают деревенеть. — Давай, дотронься до себя.
Шерлок повиновался: он обхватил свой член и без тени элегантности или изящества начал водить по нему рукой; его прерывистое дыхание быстро переходило в короткие резкие вздохи, и Джону пришлось прорычать:
— Господи, Шерлок, дыши, иначе отключишься.
— Джон… о, господи, Джон… это…
Сжав зубы, Уотсон позабыл о накопившейся в мышцах усталости и подстегнул себя «быстрее-быстрее-быстрее». Едва с губ Холмса сорвалось последнее слово, Джон принялся с силой вколачиваться в его тело — и Шерлок поплыл; красивое лицо исказилось, белая шея выгнулась на пёстрых подушках, и доктор почувствовал горячую влагу на своём животе и то, как Шерлок, громко воя, стиснул внутри себя его член. Этот вой был весьма откровенным, и смутившийся Уотсон, глядя на корчащегося в оргазменных судорогах любовника, глухого и слепого ко всему на свете, зашипел: «Замолчи!» — и наклонился, чтобы заткнуть рот Холмса страстным поцелуем, попытавшись хоть немного приглушить его стенания. Конечно, это ему не удалось, но, господи, как сексуально было чувствовать дрожь губ Шерлока на своих губах, когда стоны наслаждения вырывались из его горла, а костяшки длинных пальцев задевали живот Джона, двигаясь в липком тепле, размазанном между их телами. Чёрт возьми, кто бы мог подумать, что Шерлок окажется таким шумным.
Наконец беспомощные невнятные повторения имени Уотсона перешли в жалобные хныканья, и доктор с трудом сглотнул. Господи, он был на грани оргазма, всё тело требовало не останавливаться, толкаться, довести дело до конца, но он стиснул зубы и отодвинулся, боясь сделать Шерлоку неприятно. Лицо и шея Холмса были покрыты ярким румянцем, и Уотсон поймал себя на неуместной мысли, что по цвету они почти полностью слились с ярко-розовой подушкой, которая ночью свалилась на пол. Затем Шерлок глубоко вздохнул и открыл глаза, слегка приподняв уголки губ, и доктор больше не мог думать ни о чём другом.
Улыбки Шерлока были столь разнообразны, как сам Лондон, и Джон не был уверен, что видел все их версии. Была у детектива улыбка одержимого, когда он брался за новое расследование и полностью в него погружался; ещё была искусственная улыбка одними губами, предназначенная для полицейских, влезших с глупыми замечаниями; была и такая, которую Джон впервые увидел прошлым вечером в зимнем саду после того, как похвалил семью Шерлока — самодовольная и счастливая, и прячущая лёгкое смущение. Но улыбка, которой он любовался сейчас, была прекрасной, поразительно невинной и абсолютно непохожей ни на какие другие. Уотсон вспомнил, как впервые увидел ночное небо посреди пустыни и был ошарашен подавляющим великолепием созвездий, рассыпанных по бархатистому мраку, в которых было столько звёзд, сколько он и представить себе не мог.
Не сдержавшись, Джон открыл рот и выдохнул: