— Шайлих, милая, оно того не стоит, — смех начинал прорываться сам по себе. Взял другой тон, почуяв, как она сердито рванула сапог вниз, надо было ее отвлечь. — Шайлих, ты понимаешь, дорогая жена, что повергла Древнее Зло в очередной раз? Пусть и в пха-ха-душк-хи-хи?
Сердитая синь вдруг оказалась прямо перед глазами — Шайлих нависла над мужем, прищурившись весьма нехорошо. Лорканн постарался принять вид как можно более безвинный. И, видимо, прогадал, надо было раскаиваться!
— А Древнее Зло понимает, что сейчас схлопочет за все три дня отсутствия?! Я могу повергнуть тебя и не в подушки! Будешь спать на коврике! Возле камина!
Уставший Лорканн не удержал свои чувства под контролем, опять восторженно хохоча:
— Желание дамы, тем более такой дамы, моей дамы, для меня закон! — желтые глаза снова разгорелись, как будто сил прибыло. — Но дама должна учесть, что в изгнание на коврик я заберу с собой самое дорогое! То есть тебя!
Шайлих сердито поджала губы, зыркнула наставительно и опять вернулась к сапогам. Лорканн попробовал взять себя в руки и сесть, не вынуждая Шайлих маяться с застежками, но не успел, и второй сапог, то ли порванный, то ли расшнурованный был отброшен в сторону.
— Ты все-таки будешь сегодня спать на ковре! — угроза в голосе была явной, но казалась отчего-то все равно призрачной.
Шайлих беспокойно обхватила одну стопу руками, и Лорканн собирался поинтересоваться, что там такого, когда она потянула из ноги что-то плоское, длинное и острое. По мере того, как игольчатая часть плавника, насколько понимал теперь грифон, покидала ногу, нарастала боль. Грифон зажмурился, замер, контролируя дыхание. Ох, проклятые рыбы!
— По-твоему это, — жена выразительно выделила слово голосом, — похоже на осколки моря?
Лорканн приоткрыл один глаз и оценил впечатляющую иглу спинного плавника. Видимо, кто-то из русалок попался под ноги, случайно или специально, но несомненно удачно: острая спица пробила подошву, сапог, вонзилась в ногу и, окутанная пленкой слизи, делающей удар безболезненным, осталась незамеченной. А походи он так еще пару дней попросту упал бы и умер: игла успела переменить цвет из фиолетового в розовый. Стала бы она белой, и тут грифона подстерегала бы бесславная кончина.
Похоже, часть рассуждений отразилась на его лице, потому что бесславная кончина сейчас подстерегала его в глазах любимой жены.
— Ло-р-р-р-р-р-ркан-н-н! — этому рыку позавидовал бы и Мидир, будь он тут.
— Не сердись, Шайлих, дорогая, — примирительно приподнял ладони, — я не настолько безнадежен! Нашел бы! Но потом! Дожил же как-то до своих лет!
— Вот именно! Лорканн! Как-то! Как-то! — шип заметно потрясли перед его лицом и развеяли в прах.
Шайлих подозрительно поблестела глазами, опять присела возле кровати, горячие ладони охватили ступню, ногу пронзила сначала боль, а потом её отзвуки — как будто по каждому нерву прокатилась своя маленькая волна. Грифон несколько раз глубоко вздохнул — за последние три дня это была не самая большая боль. Шайлих закрыла порез, заживила магией некрепко, оставляя организму возможность восстановиться хорошо и самостоятельно, без всяких скреп магии. Небольшая предосторожность, вытекающая, как знал Лорканн, из особенности общения конкретно с ним.
На короля-грифона покушались неисчислимое количество раз, и каждый новый лидер восстания считал своим долгом измыслить новый способ сжить грифона со свету. Шайлих не исключала, что кто-нибудь догадается прислать Лорканну безопасное и безвредное для многих заклинание разъятия магических скреп. Которое может раскрыть раны давние, забытые, страшные, залеченные в таком количестве, что память самого грифона не справлялась.
От заботы Шайлих опять стало тепло, подушки вокруг намекали на незабываемую ночь, полную разнообразных поз и сладких сбывшихся грез. То есть сна.
Шайлих ворчала на грани слуха, боль то прокатывалась по ноге, то отпускала, Лорканн раскинул руки вширь, почувствовал, как они медленно проседают вниз, погружаясь в мягкость перины… Туманная дымка сна захватила сознание, хотя иногда из реальности приходили отдельные радостные видения.
В один момент ему показалось, что Шайлих пытается снять с него не поддающуюся рубашку — рванул сам, отметил стук раскатившихся пуговиц, отбросил тряпку и перекатился со спины на живот.
Одной рукой перехватил Шайлих за талию и притянул к себе. При этом Шайлих то ли засмеялась, то ли резко замолчала, грифон смог разобрать слова «всегда бы так!», но не понял, к чему они относились.
Без рубашки, да и без куда-то девшихся штанов было прохладно, а потом сверху упало одеяло — и мир окончательно перестал вторгаться в сны.
Спал Лорканн сладко до такой степени, что не слышал и не воспринимал ничего за границей перины. И не выпускал Шайлих из объятий. Утром, на рассвете, правда, она его уговорила, а потом, дерзкая бунтовщица, не вернулась под крыло! Из глубин сна Лорканн возмутился, неловко пошевелился, и подживающую ногу свело болью. Грифон зашипел, с бока перекатился на живот, с живота на спину, завозился, выпутываясь из одеяла, когда его внезапно придавил к перине чей-то знакомый вес!
От неожиданности Лорканн открыл глаза и вдумался в происходящее: он лежал навзничь, пытаясь совладать с мышцами на ноге, а поверх его колен уселась, судя по весу и нахальству, любимая супруга, зачем-то поддернувшая одеяло. Когда ловкие руки первый раз прошлись по сведенным мышцам, Лорканн испытал чувство сродни осознанию любви: открывалось что-то крайне интересное и ранее неизведанное! Боль старых и новых ран уходила под руками Шайлих, мышцы сдавались ей без боя, расслаблялись…
Впрочем, на достигнутом жена почему-то не остановилась. Заинтригованный Лорканн задумчиво проследил путь её рук: с одной голени на другую, потом на стопу до носка, обратно к пятке — и через обе голени ко второй стопе! Но он не был там ранен! Чего она хотела добиться?
Любопытствующий грифон уселся без предупреждения, не заставив, однако, Шайлих даже вздрогнуть! Вместо этого супруга улыбнулась, продолжая свое неблагое дело. Неблагая супруга! Лорканн потянулся ближе, чтобы посмотреть, а не только почувствовать её работу, прихватил Шайлих вокруг талии — она была уже одета полностью, в свой домашний наряд — устроил подбородок на её плече.
Поморщился отдельной лезущей в нос каштановой прядке. Фыркнул, сдувая её от себя подальше. Шайлих поёжилась, но своего занятия не прекратила.
— И что же ты делаешь, моя любимая, моя неблагая жена и королева? — тон Лорканна был задумчивым и любопытным. Жизнь с Шайлих, как он и полагал, оказывалась приключением во всем.
— О, совершенно ничего, мой любимый неблагой супруг и король! — своенравная бунтовщица дразнила его! — Совершенно ничего необычного, я просто пытаюсь найти пружины…
Вот тут Лорканн серьезно опешил.
— Какие такие пружины? — как лекарь она должна была знать о строении тела ши всё, и никаких пружин там не предполагалось. — Шайлих, милая, дорогая моя Шайлих, о чем ты?
— Самые обыкновенные для короля-грифона пружины, не понимаю, чему ты удивляешься! — очередная откинутая с лица прядка врезалась Лорканну прямо в нос. — Те самые пружины, на которых ты отталкиваешься от кровати, кажется, сразу как проснешься! На которых ты способен унестись по делам через половину неблагого и благого мира! Которые заставляют тебя чуть не подпрыгивать на каждом шагу, который ведет тебя к интересным делам!
— О, Шайлих, прости меня, если я тебя оби…
— Даже не вздумай, Лорканн! — обернувшаяся жена сверкала глазами ещё как сердито. — Но и твоим королевским пружинам нужен отдых! И лучше бы ты вспоминал об этом почаще, чем раз в столетие!
Лорканн ощутил, что грудь буквально распирает от счастья, а мир за границей перины сможет подождать их с Шайлих еще немного. Ну, или много! Судя по затянувшемуся и все длящемуся поцелую — даже очень много!