Бунтовщики тем временем преодолевали вброд какой-то ручей, Лорканна дернуло за веревки и путы, обозначив то, что не было очевидным сразу: кроме водорослево-шерстяной, его удерживала веревка обычная, крепко захватившая лодыжки и запястья, связавшая их вместе, протянутая под брюхом коня. Животное без радости лезло в довольно быстрый ручей, повинуясь воле седока, оступалось и оскальзывалось на стремнине, подкидывая и обрызгивая Лорканна дополнительно.
Особой радости от такого купания он, понятное дело, не испытывал, но когда повернул голову по направлению движения, ощутил, что волосы становятся дыбом: то, что он принял за ручей, оказалось довольно широкой — и тихой, отчего он и принял ее за ручей на слух — речкой. Однако, тихая она или не тихая, большой роли не играло. Лорканн ощущал панику: по всему выходило, что его голова окажется под водой на продолжительное время! А бунтовщики не собирались обращать на это никакого внимания!
Сейчас его высокий рост играл с Лорканном злую шутку: обернуло его вокруг коня весьма качественно, так что лицо ши оказывалось на уровне стопы всадника — конь слегка замочит брюхо, а грифон имеет все шансы захлебнуться!
Лорканн дернулся, но веревки, которыми его примотали, чтобы зафиксировать на спине животного, отличались наоборот невероятной крепостью!
— Эй, эй, бунтовщик! Вы же меня утопите!
Всадник обернулся, но явно был занят другими мыслями, похоже, его волновало, как пересечь реку с таким назойливым грузом, порывающимся дергаться, в сгущающихся сумерках и на коне. Лорканн вообще не понимал решения осуществлять этот переход прямо сейчас, можно было отложить реку на завтра, но Онгхус, видимо, заторопился в столицу, мечтая избавиться от Лорканна поскорее.
Рука в перчатке из грубой кожи поднялась в замахе — ну да, конечно, проще было его оглушить, чтобы не мешал! Грифон прикинул свои шансы пережить реку без сознания, смирился и расслабился в путах так, будто отключился от одного замаха.
Бунтовщик пробормотал что-то самоуверенно-оскорбительное, но Лорканн не вслушивался, стараясь изобрести способ пережить это приключение, неустанно подкидывавшее ему поводы поволноваться за свою жизнь.
Морская вода, которая служила домом фоморам, позволяла и прочим волшебным существам дышать в ней, без особенной подготовки и дополнительной магии, но пресная речная, в которой самыми осмысленными существами были рыбы, грозила утопить грифона так же, как любого другого достаточно неосторожного ши!
Лорканн как следует продышался напоследок, попытался вспомнить какое-нибудь достаточно неочевидное заклинание, но по всему выходило, что для него нужны или руки, или оно будет воистину заметным. Мысли мелькали все быстрее — уровень воды поднимался, руки уже опустились в холодную реку, одновременно с этим в реке оказались и ноги, маленькие волны плескались совсем близко от лица. Жестко поставленный перед перспективой бесславно утонуть, Лорканн призвал воздух не магией, но стихией, прижимая длящийся порыв ветра к воде перед своим лицом. Со стороны это смотрелось не слишком подозрительной волной, а Лорканну спасало жизнь.
Грифон почти расслабился, когда они миновали таким хитрым способом уже середину реки, до конца опасного участка была четверть полета стрелы, а может, и того меньше, когда конь оступился, уходя задней ногой в какую-то подводную нору. Лорканн не успел даже помянуть недобрым словом Айджиана с его невидимым коварством, зато успел глубоко вздохнуть, осознавая, что концентрация потеряна — и с размаху ухнул головой в волны.
Если бы он не сосредоточился на том, чтобы удержать воздух в груди, то рисковал бы расстаться с ним одним махом и сразу: вода обжигала, охватывала голову ледяными струями, стремилась вытянуть жизнь не дыханием, так оцепенением.
Скакун не спешил выбираться из ямины, хотя его всадник не скупился на понукания, а Лорканн все яснее понимал необходимость прибегнуть к решительным мерам. Да, пока воздуха хватало, но это не продлится вечно! Наконец, животина вырвалась из ловушки, вскинув круп, что позволило грифону вздохнуть ещё, а потом вода обступила голову со всех сторон, и ему стало глубоко безразлично, что вообще происходит в мире.
Он дернул узел на руках, подтягивая привязанные ноги, попытался выскользнуть из хоть какого-нибудь сплетения веревок, но вода сделала их прочнее, напитав волокна своей упругой силой. Воздух не отзывался на простое обращение к стихии, а применять большие заклинания он не мог! Не мог и не должен был! Опутанные двумя веревками руки отсекали возможность применить что-то действительно большое. Нарастающее жжение в груди намекало, что когда речь идет о жизни, задумываться по более мелким поводам нельзя, и в мыслях осталось в итоге два слова. «Воздуха! — Невозможно!» Они бились по кругу, кажется, отскакивая от виска к виску, Лорканн решил, что вот теперь, когда спорит сам с собой на два голоса, может считаться по-настоящему безумным.
И тяжко вздохнул.
Вода рванулась в легкие, прошивая тело судорогой, заставляя забиться, будто насмешкой предъявляя глазам близящийся просвет — ему не хватило каких-то жалких мгновений…
Рядом, перед лицом, заколыхалась прибитая чем-то большим волна, Лорканна схватили за волосы, одновременно рассекая веревку на руках, вытягивая его над уровнем воды. Темнеющее небо неимоверно звало вверх, все расплывалось, тело не хотело отзываться, легкие хрипели, продолжая дышать водой. Стало шумно, но грифону не было до этого дела, мир отодвигался, веки неостановимо смыкались — какая глупая сме!..
Сквозь всего грифона жаром прошла волна магии!
Узкая и длинная ладонь ощущалась в вырезе рубашки, прихватывая горло, обжигала, посылая сквозь цепенеющее тело волшебство, заставляя выплевывать загостившуюся в легких воду.
Лорканн надрывно закашлялся, чувствуя, как его перехватили за плечи с двух сторон, удерживая на поверхности, на коне, там, где было возможно дышать! Сладкий, неимоверно сладкий воздух врывался в легкие с болью, дышать было сложно, а не дышать — невозможно, голова кружилась, а открывать глаза он больше не рисковал.
Шум продолжался, его, кажется, даже встряхнули, а потом перебросили перед всадником на другого коня. Грифон успел забеспокоиться, но вода больше не дотягивалась даже до рук, а под животом и грудью оказался смягчающий встречу с лукой седла свернутый плащ.
Лорканн глубоко вздохнул и снова забылся, иногда выныривая из этого состояния, воспринимая мир отдельными шумами, жестами, ощущениями.
Вот почти над ухом кто-то недовольно кричит его имя, голос мужской, неприятный, Лорканн не реагирует.
Вот шею щекочет настырная травинка, которую невозможно терпеть и нельзя убрать, Лорканн почти сходит с ума, когда его догадываются перекатить на спину.
Вот руки впервые за несколько дней перестают чувствовать давящее присутствие натирающих веревок, кто-то рядом тихо ругается, запястья простреливает другая боль, видимо, он повредил кожу, пока рвался из пут.
Вот кто-то опять подступает к нему, реакцией на два спорящих голоса сверху, мужской и женский, служит улыбка, кулак влетает в лицо, голова откидывается по земле, вкус крови и темнота.
Очень много темноты, на самом деле.
***
— Вы меня извините, кажется, уже темнеет, если я задержусь сегодня дольше, придется встретиться с Семиглавым, а я пока к такому не готов, — потешно серьёзный голосочек раздается под самым ухом, детские руки хватают за нос и голову. — Я пока про него даже не читал. Я лучше с ним потом. Вы не обидитесь?
Лорканн закатил бы глаза, если бы мог, но он не хочет показывать доставучему созданию, что вообще замечает какие-то изменения вокруг. А потому молчит и не шевелится.
Ребенок вздыхает удрученно, похлопывает грифона по обоим плечам:
— Тогда до завтра, может быть, завтра вы придете в себя?
***
— Вы вообще придете в себя? — голос над ухом принадлежал, несомненно, Шайлих.
Других настолько красивых и добрых голосов Лорканн в округе больше не знал.