— Ну вот… Однако, думаю, уладим мы всё это не здесь. Айда к тебе на двор, Еремей Глебыч, там и рассчитаемся. Аграфена Лукинична, зови-ка соседей — эти послухи от Еремея Глебыча, у тебя же свои должны быть, для надёжности.
— А Мария? — хлопая глазами, ошарашено спросила бабуля. — Она как же?
— Ну и Марию с собой возьми, — чуть улыбнулся рыцарь. — В таком деле каждая пара глаз не лишняя. Всё должно быть честно.
— … Вот это долг, это рост на него, а это вот пеня. Считай, Еремей Глебыч.
Ростовщик принялся считать, зрители же, довольно многочисленные, затаив дыхание следили за процессом. Что ни говори, а созерцание достаточно крупной суммы всегда занятие волнительное, будоражащее кровь и воображение. Впрочем, изначальная сумма долга бабки Аграфены была невелика, однако не шла ни в какое сравнение с суммой начисленных процентов и особенно пени за просрочку уплаты долга.
— Всё так? — чуть улыбаясь, спросил рыцарь.
— Всё так, — твёрдым, ровным голосом подтвердил Еремей. Чуть более ровным и твёрдым, нежели обычно… а впрочем, вряд ли кто-то заметит.
— Неси свои грамоты. Да все неси, какие есть, чтобы без утайки! — потребовал рыцарь, по-прежнему чуть улыбаясь.
— Хорошо, — по-прежнему ровно ответил ростовщик, поднимаясь.
Грамот оказалось много.
— Так, это не наше и это не наше… — рыцарь бегло просматривал документы. — А вот это наше! Ну а теперь составим документ об уплате долга.
Когда все формальности были соблюдены, рыцарь протянул старухе два свитка.
— Вот эту бумагу храни, Аграфена Лукинична. А вот эту в печку. Не перепутай!
— Храни тебя Бог… — бабуля смотрела на него ясно и прямо, и Первей подумал мимолётно — верно, в пору молодости от парней отбоя не было у Аграфены свет Лукинишны… — Храни тебя Бог… — и вдруг бабушка беззвучно заплакала.
— Ну, айда домой, хозяюшки! — поднялся рыцарь. — И тебе крепкого здоровья, Еремей Глебыч. Прощай!
— Прощай… — в тон откликнулся ростовщик, как эхо.
Всю обратную дорогу бабушка и внучка молчали, и Первей был очень признателен им за это. Утомительно выслушивать долгие благодарности, особенно сдобренные женскими слезами.
И только после ужина, когда бабушка и внучка улеглись спать за пёстрой полинялой занавеской, он достал из-за пазухи плотно сложенный квадратик бумаги и развернул. Вчитался в мелкие, плотно уложенные строчки в неверном пляшущем свете лучины, усмехнулся. Бумажка, конечно, выглядела несолидно по сравнению с кабальной записью, украшенной печатью. Однако вне всякого сомнения, уже очнувшийся от наведённого морока Еремей Глебыч отдал бы сейчас всё своё имущество не колеблясь вот за эту писульку. Имущество, кстати, у него всё одно опишут, когда бумажка пойдёт в ход…
— Первей Северинович…
Рыцарь поднял глаза от бумаги. Мария стояла перед ним нагая, с распущенными волосами. Хороша, отстранённо подумал Первей, пристально разглядывая юное тело, по которому гуляли красноватые блики огня. Ох, хороша…
— Не обижай меня, Мариша. К тому же женатый я.
Девушка вдруг шагнула к нему, взяла руку, прижала к левой груди, под которой гулко билось сердце.
— Мне нечего больше дать тебе, Первей Северинович. За себя и за бабушку.
— Я не возьму, Мария, — тихо, серьёзно ответил рыцарь. — Я от чистого сердца помог вам.
— Тогда нам остаётся только молиться за тебя… — очень тихо сказала девушка, отпуская его руку.
— Молитесь, — столь же негромко, совершенно серьёзно сказал Первей. — Мне это очень нужно.
Когда Мария ушла так же неслышно, как и явилась, он лёг на лавку, застеленную овчиной, и усмехнулся. Конечно, чистое сердце, и опять же благородный поступок… И вовсе не обязательно знать бабушке и внучке, что в основе всего представления лежит вот этот листок бумаги. Кстати, Первей так и не понял до конца, отчего нельзя было провернуть всё тихо, без лишних свидетелей. Да и не особо вникал, если честно — это дело Голоса Свыше…
«Потому что иначе у господина прокурора возникнут серьёзные подозрения насчёт тебя и этой бумаги» — звучит в голове бесплотный голос — «И назваться чужим именем на этот раз тоже было нельзя, проверят. Всё должно выглядеть достоверно»
«Тебе видней. Что дальше?»
«Завтра утром вручишь её господину королевскому прокурору. Лично, поскольку городской голова кум этому ростовщику. И обязательно утром, чтобы этот Еремей не успел хватиться пропажи»
«Как именно вручить?»
«Запоминай…»
Лёжа с закрытыми глазами, Первей слушал и слушал шелестящий бесплотный голос.