— А насчёт дочки его я тебе верно говорю — забудь… На свою обиду он, может, ещё и плюнет, а за дочку…
Собеседники вышли в дверь, и что там будет обидчику за дочку колдуна, Первей не расслышал.
Рыцарь вздохнул, отставил кружку. В принципе, можно было бы влезть в разговор — Первей это умел — но зачем? Вряд ли эти деревенщины смогут сообщить ему что-то такое, чего не сказал Голос.
Гул голосов неуловимо изменился, затихая. Первей поднял глаза.
На пороге корчмы стояла девушка. Взрослая уже девица, по здешним понятиям почти перестарок — лет двадцать, если не больше. Высокая, стройная, сильное гибкое тело так и распирает простое платье, слишком тесное и короткое для такой великовозрастной девицы — из-под подола виднелись стройные, загорелые ноги, аккуратные босые ступни покрыты слоем пыли. Свободно ниспадающие пышные пшеничные волосы обрамлял венок из полевых цветов, на длинной красивой шее — ожерелье из желудей, в руках девица держала букет цветов.
— Мир всем добрым людям! — пропела девушка.
Она легко обошла столики, улыбаясь всем без разбора, и каждому посетителю дарила цветок из своего букета, и люди неловко улыбались ей в ответ. Перед столиком Первея девушка остановилась в растерянности.
— А у Оксаны больше нету цветов, добрый пан. Жалко. Как же теперь вас коснётся Божья Благодать?
Первей смотрел ей в глаза, большие, золотисто-карие, на дне которых плавала странная смесь детской наивности, древней мудрости и тягучего, липкого безумия.
— Не переживай, Оксана, — улыбнулся рыцарь.
— Но как же? Оксана же видит, добрый пан — вам нужно очень, очень много цветов. Огромный букет, вот такой, — девушка развела руки широко-широко. — Иначе вам не видать Божьей Благодати, а это так плохо, так плохо…
— А ты нарви мне такой букет, — снова улыбнулся Первей. Народ в корчме совсем замолк, прислушиваясь к странному разговору.
Девушка задумалась, закусив губу. Тряхнула головой.
— Оксана будет стараться, добрый пан. Оксана принесёт вот такой букет, — девушка снова развела руки во всю ширь, даже привстала на цыпочки, — и тогда пану станет легче.
— Ты приходи к бочагу, там, в овраге, — ласково, как мог, улыбнулся Первей, — И мне станет легче, правда. Придёшь?
Послышалось сдавленное дурацкое гыгыканье, затем короткий звук подзатыльника, и всё стихло.
Девушка смотрела серьёзно, и рыцарю на миг почудилось — вовсе она не безумна, такая недетская, глубокая мудрость светилась в золотисто-карих глазах.
— Тятенька не велит Оксане, но Оксана видит — доброму пану очень, очень плохо. Оксана придёт.
Бочаг в сумерках выглядел бездонным, и не скажешь, что всей глубины тут — по колено, не более. В густеющих сумерках овраг казался каким-то нарисованным, ненастоящим, разом утратив глубину. А над головой чистым золотом сиял небосвод, незаметно бледнеющий в предвкушении тихой и ласковой летней ночи.
Первей вздохнул. Так не хотелось разрушать тихое очарование ясного летнего вечера, особенно прекрасного в этом дивном уголке — как в раю, ей-богу. Но пора, однако, развести огонь.
Лёгкие, почти бесшумные шаги босых ног, и перед ним возникла, будто из воздуха, ладная девичья фигурка. Да, девушка определённо перезревает — высокие, тугие груди, гибкая сильная талия, широко и жадно развёрнутые бёдра… И детски-наивное лицо слабоумной дурочки. Нет, не так — тут всё сложнее…
— Добрый пан позвал, и Оксана пришла. Пану легче?
Первей улыбнулся так ласково, как только мог. Только не обидеть…
— Садись, Оксана. Меня зовут Первей. Сейчас я разведу костёр…
Девушка поморщилась.
— Огонь — плохо. Огонь жжётся, огонь убивает. Никто из тех, кто попал в огонь, назад не вернулся. Огонь — орудие дьявола.
В глазах девушки плавала странная смесь детской наивности, безумия и нечеловеческой мудрости.
— Ну как же без огня, Оксана? — Первей снова мягко улыбнулся. — Человек тем и отличается от зверей, что имеет огонь. Не есть же нам всем сырое мясо?
— Нет-нет, огонь — плохо. Если бы не было огня, люди не жгли бы людей. Если бы не было огня, не было бы и железа — железо ведь не сделать без огня — и тогда не было бы ни мечей, ни кинжалов, ни цепей, и люди не смогли бы мучить и убивать друг друга. Если бы не было огня, люди не убивали бы лес — лес ведь убивают, чтобы кормить огонь. Если бы не было огня, люди не стали бы убивать животных — кому нужно сырое мясо? И все тогда стали бы добрыми, и Божья Благодать снизошла бы на всех.
Первей вздохнул. Ладно, плохо так плохо. Обойдёмся и без огня.
Что-то вдруг изменилось в тихом, уютном уголке. Замолкли ночные птицы, уже пробующие голоса, стих ветерок, негромко шумевший в кустах по склонам оврага.