Кобулов. Я не говорил, что в паровозном!
Берия. Не мешай. Когда этот чумазый цветок жизни сидел однажды в котле, совсем несчастный, мимо, на его счастье, проходил молодой добрый чекист Лаврентий Берия. Он увидел мальчика, заплакал…
Кобулов. Я не говорил, что заплакал!
Берия. Тебе пленку прокрутить? Или лучше я сам расскажу, как уголовник Богдан Кобулов был приговорен в Махачкале к высшей мере наказания и так рыдал и клялся родной любимой мамой, которую сам свел в могилу…
Кобулов. Папа, прости!.. Что я такого плохого сказал?
Берия. Про себя можешь плести все, что хочешь, — сам ответишь. А из меня не надо Деда Мороза делать, я не Никита Хрущев, меня сам Сталин уважал и, если хочешь знать, боялся!
Кобулов (виновато). Я знаю, папа.
Момулов уходит.
Берия (Кобулову). Огорчился, птенчик? И напрасно. Радоваться надо. (Ворошит пачки листов.) Я еще раз прочитал докладную нашего героя и скажу тебе честно: сам не ожидал от него такой прыти. Он не просто идет нам навстречу, он опережает наши желания. Со временем это можно будет издать как квалифицированную военно-историческую экспертизу. (Трижды плюет через плечо.) Ты помнишь его разработку на основе бутылки виски?
Кобулов. Я это место три раза прочитал.
Берия. В нашем скромном полковнике умирает военный сыщик-любитель. Шерлок Холмс, Нат Пинкертон.
Кобулов. Поп Гапон.
Берия. Типун тебе на язык, Кобулов. При чем тут Гапон? Он был провокатор.
Кобулов. Прости, папа.
Входит Момулов с венгеркой на плечиках и со штиблетами.
Берия. Уже привезли? (Кобулову.) Ты что, за ним посылал реактивный истребитель? Кобулов. Нет, Гогулию.
Берия, переодетый, жестом удаляет Кобулова. Тот уходит. Берия, посмотревшись в зеркало, подходит к столу, кладет перед собой скрепленные листы, склоняется над ними и бросает через плечо Момулову:
Берия. Давай.
Момулов выходит. Берия неподвижно стоит, склонившись к столу, спиной ко входу. Нестеров входит и замирает у двери, не решаясь нарушить занятий маршала.
(Бормочет, перелистывая страницы.) Как он посмел обмануть мое доверие… Как совесть позволила… мерзавец неблагодарный, щенок…
Нестеров. Здравия желаю, товарищ маршал.
Берия (медленно и тяжело обернувшись, тихо). Добрый вечер, Егор Иванович… Извините, но я по-домашнему. Немножко нездоровится. Что делать — годы, сердце пошаливает. Вот вы, наверное, даже не знаете, с какой стороны у вас сердце… проходите, присаживайтесь.
Нестеров проходит и садится на край кресла.
Может, вы слышали, есть такая старая народная сказка: один юноша, тоже такой молодой, здоровый, как вы, захотел быть первым человеком у своего царя. Царь сказал ему: «Я тебе дам самую высокую награду, но ты за это принесешь мне сердце родной матери». Юноша пошел, убил мать, вырвал сердце и понес царю. Но по дороге споткнулся об камень и упал. И вдруг слышит, сердце спрашивает его голосом матери: «Ты не ушибся, сынок?» (Последние слова Берия произносит сквозь слезы.) Я почему-то вспомнил эту сказку вчера вечером, когда читал вашу докладную.
Нестеров. Я не совсем понимаю, товарищ маршал…
Берия. И я не понимаю, вот что самое страшное. Зачем вам это понадобилось?
Нестеров. Виноват, что именно?
Берия. Именно? Безжалостно заронить в мое сердце такие подозрения, от которых я не спал всю ночь, не могу нормально работать, нормально жить, дышать…
Нестеров. Товарищ маршал, выслушайте меня, пожалуйста. Для меня — это просто личная катастрофа. Ведь если то, что обнаружилось, — правда, то… Ведь я там был, я участник событий, я столько раз читал документы, зашифрованные личным кодом командующего, и ничего не видел, не замечал… Вообще очень странно, что никто до сих пор не обращал внимания на факты, которые лежали на поверхности. Я не прибавил от себя ни слова, только сопоставил документальные данные… Я только немножко копнул…
Берия. Кого вы копнули? Вы соображаете, на каких людей вы замахнулись, кого взяли под подозрение?
Нестеров. Товарищ маршал, это мой долг — доложить вам… Как бы вы поступили на моем месте?
Берия. Вы требуете, чтобы и я перед вами отчитывался?