Независимо от того, где нахожусь, я чувствую, что он пульсирует сквозь стены. Айзек всегда был интенсивным. Это то, что делает его хорошим врачом. Он пытается выяснить, почему мы здесь, почему никто не пришёл. Полагаю, я тоже должна думать об этом, но не могу сосредоточиться. Каждый раз, когда я начинаю задаваться вопросом, зачем кому-то так делать, начинается пульсирующая головная боль. Если я буду углубляться в свои мысли, то взорвусь. «Как грейпфрут в микроволновке», — думаю я.
Когда мы находимся в одной и той же комнате, его глаза давят на меня. Они давят как пальцы, впиваясь в мою плоть всё сильнее и сильнее, пока я не вырываюсь, сбегая в свой люк и прячась. Айзек больше не поднимется в мою комнату. Он начал спать в комнате, где я нашла его связанным, а не на диване. Это произошло после шести недельной отметки. Айзек просто перебрался туда однажды ночью и перестал охранять входную дверь.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, следуя за ним к кровати. Он снимает рубашку, и я быстро отвожу глаза.
— Иду спать.
Я в недоумении наблюдаю, как он отбрасывает свою рубашку в сторону.
— Что, если... что насчёт...?
— Никто не приходит, — произносит он, раскрывая простыни и забираясь в постель. Айзек не смотрит на меня. Интересно, он не хочет, чтобы я увидела что-то в его глазах?
Я не спорю с ним. Несу свои одеяла и нож вниз и сажусь на диван, уставившись на дверь. Айзек может позволить себе расслабиться, но я не собираюсь этого делать. Не собираюсь доверяться своей тюрьме. И уж точно, я не собираюсь принимать это как постоянство. Я готовлю чайник с кофе, хватаю немного вяленой говядины и приступаю к вахте. Когда он спускается вниз следующим утром и находит меня бодрствующей, то удивляется. Доктор приносит мне свежий кофе и тарелку овсянки, а затем отсылает спать.
— Доброе утро, Айзек.
— Спокойной ночи, Сенна.
Я не сплю. Могу безбожное количество времени находиться без сна. Вместо этого, я подтаскиваю стул к окну прямо над кухней и смотрю на снег вместе с ним.
Теперь, спустя неделю, я просыпаюсь с ясностью, острой и холодной, как снег за окном. Иногда, когда я пишу книгу, то ложусь спать с брешью в своей истории, которую не знаю, как исправить. Когда просыпаюсь, то у меня есть ответ. Это как если бы оно было там всё время, а мне просто нужен был правильный сон, чтобы найти ответ.
Я мгновенно поднимаюсь на ноги, распахиваю люк и босиком сбегаю вниз по лестнице, прежде чем достигаю последней ступени. Я скачу через две ступеньки за раз и торможу в дверях кухни. Айзек сидит за столом, обхватив голову руками. Его волосы торчат вверх, как если бы он всю ночь проводил по ним руками. Я наблюдаю, как под столом с кроличьей скоростью дёргается мужское колено. Он переживает семь стадий горя, по версии похищенного. Судя по его налитым кровью глазам, я бы сказала, что доктор находится на стадии «Принятия».
— Айзек.
Он смотрит на меня. Несмотря на моё желание знать, что он чувствует, я отвожу взгляд. Я давно потеряла привилегию знать его мысли. Мои ноги мёрзнут, я жалею, что не надела носки. Иду к окну и указываю на снег.
— Окна в этом доме, — говорю я, — все они выходят на одну сторону.
Туман в его глазах, кажется, немного рассеивается. Айзек отодвигается от стола и встаёт рядом со мной.
— Да… — говорит он. Конечно, доктор тоже это знал. Только потому, что я была в тумане, не означает, что и он был.
Он обросший, больше, чем я когда-либо видела. Отрываю глаза от него, и мы вместе смотрим на снег. Мы так близко, что достаточно протянуть мизинец, и я коснусь его руки.
— Что за домом? — спрашивает Айзек.
Между нами опускается тишина, прежде чем я произношу:
— Генератор...
— Ты думаешь?
— Да, думаю.
Мы смотрим друг на друга. У меня по рукам бегут мурашки.
— Он может заправлять его, — говорю я. — Думаю, что до тех пор, пока мы остаёмся здесь, он будет пополнять генератор. Если мы выясним код и выйдем, то потеряем электричество и замёрзнем.
Айзек надолго и глубоко задумывается над этим. Всё звучит логично. Для меня, по крайней мере.
— Почему? — спрашивает Айзек. — Почему ты так думаешь?
— Это из Библии, — отвечаю я, а затем автоматически вздрагиваю.
— Тебе придётся объяснить мне, почему ты так считаешь, Сенна, — говорит он, хмурясь. Его голос резок. Айзек теряет со мной терпение, что не совсем справедливо, так как мы оба в одной лодке.
— Ты видел картину, которая висит рядом с дверью? — мужчина кивает. Конечно. Как он мог пропустить? На стенах этого дома висят семь репродукций. Когда вы проводите шесть недель где-то взаперти, то проводите много времени, рассматривая произведения искусства на стенах.