Было двадцать пятое декабря. Следовательно, этот день наступал каждый год, и я чертовски мечтала, чтобы этого не происходило. Но невозможно избавиться от Рождества. И, даже если бы это было возможно, все люди в мире, полные надежды, нашли бы новый день, чтобы праздновать, с их дешёвой мишурой, тушками индеек и газонами, украшенными всякой ерундой. И я была бы вынуждена ненавидеть и этот день тоже. Индейка, в любом случае, отвратительна. Каждый, у кого есть вкусовые рецепторы, мог это подтвердить. На вкус она как пот, и у неё текстура мокрой бумаги. Весь этот праздник был фарсом; Иисус должен был разделить его с Сантой. Единственное, что было хуже всего — то, что Иисус должен был разделить Пасху с кроликом. Это было просто жутко. Но, по крайней мере, на Пасху подают ветчину.
Моей ежегодной традицией на Рождество было вставать с туманом на пробежку вдоль озера Вашингтон. Это помогало мне справиться. Не только с Рождеством, но и с жизнью. Кроме того, бег был одобрен психологами. Я не встречалась с ними больше, но всё ещё бегала. Это был здоровый способ выработать достаточно эндорфинов, чтобы мои демоны оставались в своих клетках. А я то думала, что для этого есть лекарства — но, неважно. Мне нравилось бегать.
Этим рождественским утром мне не хотелось бегать, как обычно, вдоль озера. Человек может ненавидеть Рождество, но всё ещё чувствует необходимость сделать что-то значительное в этот день. Я хотела попасть в лес. Есть что-то в деревьях размером с небоскрёбы, в их коре, одетой в мох, что заставляло меня чувствовать себя полной надежды. Я всегда считала, что если бы Бог существовал, мох был бы его отпечатками пальцев. Около шести утра, схватив айпод, я направилась к двери. Было ещё темно, поэтому я не торопилась, идя по тропе, давая солнцу время, чтобы подняться. Чтобы добраться до тропы, я должна была прорваться через район шаблонных домов под названием «Глен». Я презирала «Глен». Я должна была проезжать мимо него, чтобы добраться до дома, который находился на вершине холма.
Я всматривалась в окна, проходя мимо домов, и разглядывала рождественские огни и ёлки, задаваясь вопросом, в состоянии ли я услышать детей с тротуара, пока они открывали подарки.
Я делала растяжку за пределами леса, поворачивая лицо к зимнему дождику. Это была моя рутина; я делала растяжку, заставляя себя продолжать жить изо дня в день. Подтянула хвостик, и позволила ногам начать бежать. Тропа ухабистая и извилистая. Она граничила с окраинами «Глен», что я находила ироничным. Тропа вся в ухабах, созданных временем и дождями, кишела выпирающими корнями деревьев и острыми камнями. Требовалась концентрация в дневное время, чтобы не вывихнуть лодыжку, проходя тут, что являлось причиной травм для немногочисленных бегунов. Не знаю, о чём думала, когда решила бегать здесь в темноте. Я поняла, что должна была придерживаться обычного бега трусцой вокруг озера. Я должна была остаться дома. Я должна была сделать что-нибудь, только не бегать там, в то утро, в то время.
В 6:47 он изнасиловал меня.
Я знаю это, потому что за секунду до этого почувствовала, как руки обхватили верхнюю часть моего тела, вышибая дыхание из моих лёгких. Я взглянула на часы и увидела время 6:46. Полагаю, ему потребовалось тридцать секунд, чтобы затащить меня вглубь от тропы, без толку болтающую ногами в воздухе. Ещё тридцать секунд, чтобы бросить на корневище и сорвать с меня одежду. Две секунды, чтобы врезать по лицу. Только минута, чтобы воспроизвести всю мою жизнь в окрашенной насилием памяти. Он взял то, что хотел, и я не кричала. Ни тогда, когда он схватил меня, и ни когда ударил меня, и ни когда насиловал меня. Ни даже после, когда моя жизнь была безвозвратно осквернена.
После я выбралась из леса. Мои штаны наполовину спущены, и кровь стекала в глаза от пореза на лбу. Я побежала, глядя через плечо, и врезалась в другого бегуна, который только что вышел из своего автомобиля. Он поймал меня, когда я упала. Мне не нужно было ничего говорить, поэтому тот сразу же достал телефон и позвонил в полицию. Он открыл пассажирскую дверь своей машины и помог мне сесть, затем включил отопление на полную мощность. Достал старое одеяло из багажника, сказав, что использует его для кемпинга. Он о многом говорил в течении десять минут, пока мы ждали полицию. Пытался успокоить меня. Я действительно не слышала его, хотя звук голоса был успокаивающим и твёрдым. Он обернул одеяло вокруг моих плеч и спросил, хочу ли я воды. Я не хотела, но кивнула. Он объявил, что откроет заднюю дверь, чтобы достать воды. Рассказывал мне обо всём, что собирался сделать, прежде чем сделать.
Я была доставлена в больницу в машине скорой помощи. Там меня отвезли на каталке в отдельную комнату, и санитар протянул мне больничный халат. Медсестра пришла несколькими минутами позже. Она выглядела затравленной и рассеянной, волосы над ушами торчали клочьями.