Айзек приходил каждый вечер. Иногда раньше трёх, иногда после девяти. Настораживало то, как быстро человек мог с чем-то смириться, например, с незнакомцем в своём доме, который спал здесь и забрасывал зёрна кофе в вашу кофеварку. Когда доктор начал покупать продукты и готовить, это ощущалось так привычно. Как будто у меня неожиданно появился сосед или родственник, которого я не приглашала. Однако по ночам, когда Айзек поздно возвращался, я ощущала тревогу, бродя по коридорам в трёх парах носков, и не могла находиться ни в одной комнате дольше нескольких секунд, прежде чем перейти в следующую. Хуже всего было то, что когда он приезжал, я сразу же удалялась в свою спальню, чтобы спрятаться. Нельзя было показывать облегчение, которое я испытывала, когда видела огни его автомобиля через окна. Это отдавало холодностью, но так я выживала. Хотела спросить его, почему он задержался. Из-за операции? Удалась ли она? Но я не решилась.
Каждое утро я просыпалась, чтобы найти одну из визитных карточек на столешнице. Я перестала выбрасывать их через несколько дней, позволяя им накапливаться возле вазы с фруктами. Вазы, которая всегда была заполнена фруктами, потому что Айзек покупал и клал их там: красные и зелёные яблоки, жёлтые груши, время от времени волосатые киви. Мы мало разговаривали. Молчаливые отношения, которые вполне меня устраивали. Он кормил меня, и я говорила «спасибо», а затем доктор отправлялся спать на моём диване. Я начала задаваться вопросом, насколько хорошо спала бы, если бы Айзек не охранял дверь. И спала бы вообще. Диван был слишком коротким, слишком коротким для его шести футов, и был меньшим из двух, что были у меня. Однажды, когда доктор был в больнице, я отвлеклась от разглядывания огня, чтобы передвинуть диван побольше перед дверью. Я оставила ему подушку получше и плед потеплее.
Как-то вечером доктор вернулся почти в одиннадцать. Я уже решила, что он не придёт, думая, что наши странные отношения, наконец, изжили себя. Я поднималась по лестнице, когда услышала тихий стук в дверь. Просто тук, тук, тук. Это мог быть порыв ветра, настолько был слабым звук. Но, благодаря моей надежде, я услышала его. Айзек не смотрел на меня, когда я открыла дверь. Не хотел. Или не мог. Он, казалось, обнаружил, что мои полы очень интересные, а затем место чуть выше моего левого плеча. У него были тёмные круги под глазами, две полые луны, отороченные ресницами. Было практически невозможно решить, кто выглядел хуже — я в слоях одежды или Айзек с повисшими плечами. Мы оба выглядели изрядно побитыми.
Я пыталась притвориться, что не наблюдаю за ним, когда он зашёл в ванную и плеснул на лицо холодной воды. Когда доктор вышел, две верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты и рукава закатаны до локтей. Айзек никогда не приносил сменную одежду. Мужчина спал в том, в чём был, и уходил рано утром, по-видимому, чтобы попасть домой и принять душ. Не знаю, где он жил, сколько ему было лет, или какую медицинскую школу окончил. Всё то, что можно узнать, задавая вопросы. Я знала, что он водил гибрид. Его лосьон после бритья пах как чай масала (Прим. пер.: «чай со специями» — напиток родом с Индийского субконтинента
, получаемый путём заваривания чая
со смесью индийских специй
и трав), пролитый на старую кожу. Три раза в неделю Айзек покупал продукты. Всегда в бумажных мешках; большая часть Вашингтона состоит из людей, пытающихся спасти планету. Одна баночка колы в день. Я всегда выбирала пластик, просто ради вызова. Теперь в моей кладовой была куча бумажных продуктовых сумок, все аккуратно сложены друг на друга. По четвергам он начал прикатывать зелёный мусорный бак к моей обочине. Я официально и не добровольно стала частью зелёного культа людей. По воскресеньям Айзек крал газету моего соседа. Это единственное, что я действительно в нём любила.
Доктор открыл холодильник и заглянул внутрь, одной рукой потирая шею.
— Здесь ничего нет, — сказал он. — Давай сходим поужинать. — Не то, чего я ожидала.
Я сразу почувствовала, что не могу дышать. И пятилась, пока пятки не упёрлись в лестницу. Я не выходила из дома в течение двадцати двух дней. Я боялась. Боялась, что ничего не будет как прежде, боялась, что всё будет по-старому. Боялась этого человека, которого не знала, и который говорил со мной так фамильярно. Давай сходим поужинать. Как будто мы делали это всё время. Он ничего не знал. Не обо мне, по крайней мере.