После доктора Акела я встретилась с онкологом, ответственным за облучение, а затем с пластическим хирургом, который убеждал меня назначить встречу с психологом. Я видела Айзека между каждым приёмом, каждым исследованием. Он занимался своими осмотрами, но появлялся, чтобы отвести меня к следующему пункту назначения. Это было неловко. Хотя каждый раз, когда появлялся его белый халат, я понемногу привыкала к нему. Как будто распознавала его бренд — Супер Айзек. У него каштановые волосы, глубоко посаженные глаза, переносица широкая и немножко искривлённая, но наиболее яркая часть его тела — плечи. Они двигались первыми, а за ними следовала остальная часть его тела.
У меня опухоль в правой груди. Вторая стадия рака. Мне предстояло пройти операцию и облучение.
Айзек нашёл меня в кафетерии, где я потягивала кофе и смотрела в окно. Он скользнул в кресло напротив меня и наблюдал, как я гляжу на дождь.
— Где твоя семья, Сенна?
Такой сложный вопрос.
— У меня отец в Техасе, но мы не близки.
— Друзья?
Я посмотрела на него. Он это серьёзно? Мужчина оставался у меня дома каждую ночь этого месяца, и мой телефон ни разу не звонил.
— У меня их нет. — Я не стала язвить в духе «А сам не мог догадаться?».
Доктор Астерхольдер заёрзал на стуле, будто ему стало некомфортно из-за этой темы, а затем, подумав немного, сложил руки над крошками на столе.
— Тебе необходима будет поддержка. Ты не можешь сделать всё в одиночку.
— А что ты предлагаешь мне делать? Импортировать семью?
Он продолжил, как будто не слышал меня:
— Возможно, тебе предстоит не одна операция. Иногда, даже после облучения и химиотерапии, рак возвращается...
— Я пройду двойную мастэктомию (Прим. пер.: хирургическая операция по удалению молочной железы). Он не вернётся.
Я описывала шок на лицах людей: шок, когда они узнавали, что любимые предали их, шок, когда обнаруживали поддельную амнезию. Чёрт, я даже написала о персонаже, на лице которого всегда было выражение шока, даже когда у него не было на то причин. Но я не могла сказать, что когда-либо раньше видела истинное потрясение. И вот оно было написано на лице Айзека Астерхольдера. Он сразу же свёл брови вместе и бросился в бой.
— Сенна, ты не…
Я отмахнулась.
— Я должна. Нельзя жить каждый день в страхе, зная, что, возможно, он вернётся. Это единственный путь. — Айзек изучал моё лицо, и я знала, он относился к тем людям, которые всегда уважают чувства других людей. Через некоторое время напряжение покинуло его плечи. Доктор поднял руки со стола, и накрыл ими мои. Я видела крошки, прилипшие к его коже. И сосредоточилась на них, чтобы не отпрянуть. Он кивнул.
— Я могу пореко...
Я прервала его в третий раз, выдергивая руки из-под его рук.
— Я хочу, чтобы ты меня оперировал.
Он откинулся назад, закинул руки за голову и уставился на меня.
— Ты хирург—онколог. Я погуглила тебя.
— Почему ты просто не спросила?
— Потому что я этого не делаю. Задавать вопросы — это удел развивающихся отношений.
Айзек склонил голову.
— Что не так с развивающимися отношениями?
— Когда тебя изнасиловали, и когда у тебя рак груди, ты должна говорить людям об этом. А потом они смотрят на тебя грустными глазами. Хотя на самом деле видят не тебя, а твоё изнасилование или твой рак груди. Пусть тогда на меня вообще не смотрят, чем видят лишь то, что я делаю, или то, что произошло со мной, а не то, кто я на самом деле.
Айзек долго молчал.
— А до того, как всё случилось с тобой?
Я взглянула на него. Может быть, слишком яростно, но мне всё равно. Если этот человек решил присутствовать в моей жизни, класть свои руки на мои, спрашивать, почему у меня нет лучшего друга — он получит это. Полную версию.
— Если Бог существует, — произнесла я, — то с уверенностью скажу, что он меня ненавидит. Потому что моя жизнь — это скопление всего отрицательного. Чем больше людей подпускаешь к себе, тем больше плохого получаешь.
— Ну, допустим, — сказал Айзек. Его глаза больше не расширены, в них нет шока. Он спокоен.
Это самая длинная речь, которую я когда-либо говорила ему. Наверное, самая длинная речь, которую говорила кому-то за долгое время. Я поднесла чашку ко рту и закрыла глаза.
— Ладно, — сказал он, наконец. — Я буду делать операцию, но на одном условии.