— Я буду спать здесь, с тобой, — говорит Айзек, сидя на кровати. Я открываю глаза и пристально смотрю на белое одеяло. Здесь так много белого. Мне он начинает надоедать, но тут как раз мы погружаемся во мрак. Теперь я определённо за белый цвет. Айзек встаёт и стаскивает с меня одеяло. Как только он забирает его, я сразу же начинаю безостановочно дрожать. Смотрю на него, лёжа на спине. Он выглядит потрёпанным. Айзек так сильно потерял в весе, что это пугает меня. Подождите. Разве я уже не думала об этом? Я не смотрела на себя в течение нескольких недель. Но одежда, та, что Смотритель Зоопарка оставил мне, висит и болтается на мне, как будто я ребёнок, носящий вещи своей матери. Айзек наклоняется и поднимает меня на руки. Не знаю, откуда он черпает силы. Я едва могу держать голову прямо. Одеяло всё ещё подо мной. Доктор опускает меня на пол перед камином и расстилает одеяло вокруг меня. Не могу понять, что он делает. Моё сердце начинает колотиться. Айзек стоит надо мной. Я у него между ног. Наши глаза встречаются, когда мужчина опускается на меня, сначала колени, потом локти. Я не двигаюсь. Не дышу. Закрываю глаза и чувствую его вес, сначала немного, потом всё сразу. Его тело тёплое. С моих губ срывается шокированный стон. Я хочу обернуться вокруг него, поглощать его тепло, но не шевелюсь. Айзек подтягивает меня вверх, чтобы его руки легли мне на спину. Мои глаза по-прежнему закрыты, но я чувствую его дыхание на лице.
— Сенна, — тихо зовёт он.
— Мммм?
— Перекатывайся вместе со мной.
У меня уходит минута на то, чтобы понять, чего он хочет. Мозг человека работает, как плохой интернет, когда заморожен. Айзек хочет завернуться со мной в кокон. Я так думаю. И с трудом киваю. Моя шея одеревенела. Он натягивает край одеяла вокруг нас, и я напрягаюсь. Кажусь себе хрупкой, будто мои кости сделаны изо льда. Его вес может меня раздавить. Мы кутаемся в одеяло и, в конечном итоге, оказываемся на боку. Чувствую тепло Айзека, он прижимается ко мне спереди, а тепло огня согревает спину. Я понимаю, мужчина нарочно расположил меня так, чтобы я оказалась ближе к огню.
Мои руки прижаты к его груди, и я прижимаюсь к ней щекой. Он до сих пор пахнет специями. Начинаю перечислять их все в голове: «Кардамон, кориандр, розмарин, тмин, базилик... ». Через несколько минут дрожь стихает. Айзек тянется к моему запястью. Я не знаю зачем. На самом деле, меня это не волнует. Мужчина прижимает свой большой палец к моей коже. «Проверяет пульс», — догадываюсь я.
— Я умираю, доктор? — спрашиваю тихо. Требуется много энергии, чтобы выстроить слова в правильном порядке, и даже тогда, когда я произношу их, мой мозг видит розовую лопату, лежащую на ярко-зелёной траве.
— Да, — отвечает он. — Мы оба. Все мы.
— Это утешает.
Айзек целует меня в лоб. Его губы холодные, но тепло мужчины возвращает меня к жизни. Немного, по крайней мере.
— Когда в последний раз ты позволяла себе чувствовать? — язык доктора заплетается, будто он пил, но алкоголя уже давно нет, это холод делает Айзека таким.
Качаю головой. Для таких, как я, чувства опасны. Но нечего бояться, если всё равно умираешь. Отклоняю голову, чтобы он смог прочитать ответ в моём выражении лица.
Айзек касается моих скул своими руками.
— Могу ли я заставить тебя чувствовать? Ещё один раз?
Я цепляюсь за него и сжимаю свои кулаки на его рубашке. Мой ответ — да.
Его рот такой тёплый. Мы дрожим и целуемся, наши тела отхватывает тепло и желание. Нам холодно, и мы слабы. Эмоционально уничтожены, но отчаянно пытаемся чувствовать друг друга, и чувствовать надежду — последнюю искру жизни. Нет ничего радостного или сладкого в наших губах. Только безумие и паника. Чувствую вкус соли. Я плачу. Поцелуй, наверное, пробил мои слёзные протоки.
Когда мы заканчиваем целоваться, то лежим в тишине.
Своими губами он прикасается к моим волосам.
— Мне очень жаль, Сенна.
Я дрожу. Ему жаль? Ему?
— Чего?
Мне кажется, что проходит миллион лет, прежде чем Айзек отвечает:
— В этот раз я не могу спасти тебя.
Я плачу у него на груди. Не потому, что Айзек не может. Потому, что он хотел.
Мне кажется, что я задремала. Когда я просыпаюсь, дыхание Айзека устойчивое. Думаю, он всё ещё спит, но когда я двигаюсь, чтобы сменить позу, он убирает руки с моей спины и позволяет мне двигаться, пока я снова не чувствую себя удобно. Мы лежим так в течение нескольких часов. Пока полено не сгорает окончательно, и я не понимаю, что наступил день, даже если больше непонятно когда день, а когда ночь. Но тут мне хочется разрыдаться от облегчения и горя. Я вспоминаю всю невыразимую боль последних лет, от которой он спасал меня своей нежной любовью. Мы скоро умрём. Но, по крайней мере, я умру рядом с тем, кто меня любит.