Легче сидеть на лестнице и поднимать себя назад, выпятив больную ногу прямо, в то время как я использую руки и другую ногу, чтобы поднять себя. Выбрасываю мешок вперёд. Чувствую каждый удар, каждое движение. Боль настолько сильна, что я уже не кричу. Я максимально сконцентрирована, чтобы не упасть в обморок. Потею. Чувствую, как реки пота стекают по лицу и задней части шеи. Я использую перила, чтобы поднять себя на верхнюю ступеньку, а затем прыгаю к лестнице. Это будет самая трудная часть. В отличие от лестницы в колодце, эта расположена прямо перпендикулярно. Нет ничего, чтобы опереться, перекладины узкие и скользкие. Я рыдаю, прижавшись лицом к стене. Затем беру себя в руки и взбираюсь на свой Эверест.
Я раскладываю дрова. Зажигаю их. Сначала только одно полено, потом добавляю второе. Кладу голову Айзека себе на колени и глажу грудь. Я провела так много исследований, как писатель; знаю, что когда кто-то переохлаждается, необходимо сосредоточиться на создании тепла в груди, голове и шее. Растирание конечностей будет толкать холодную кровь обратно к сердцу, лёгким и мозгу, что сделает только хуже. Я знаю, что должна дать ему тепло своего тела, но не могу снять с себя штаны, и даже если бы могла, то не знала бы, как и где расположить своё тело с торчащей костью. Ощущаю столько вины. Так много. Айзек был прав. Я знала, что Смотритель Зоопарка играл со мной в игру. Знала это, когда увидела зажигалки и карусельную комнату. Но отключилась и отказалась помогать ему всё понять. Я отключилась. Зачем? Боже. Если бы я сложила вместе два и два, мы смогли бы обнаружить колодец несколько недель назад. Если Айзек умрёт, это будет моя вина. Он здесь, и это моя вина. Даже не знаю почему. Но хочу узнать. Это игра, и если я хочу выйти, то должна найти истину.
КАРУСЕЛЬ
В Мекилтео есть карусель. Она расположена в рощице вечнозелёных деревьев у подножья холма, который называется «Хребет Дьявола». Животные, насаженные на этой карусели, сердитые, их глаза выпучены, головы закинуты назад, будто что-то их напугало. Этого и следовало ожидать от карусели, находящейся на Хребте Дьявола. Айзек отвёз меня туда на моё тридцатилетие в последний день зимы.
Я помню, как удивилась тому, что он знал о моём дне рождения, и что знал, куда отвезти. Не на претенциозный обед, а на поляну в лесу, где до сих пор обитало немного тёмной магии.
— Как у твоего врача, у меня есть доступ к медицинским записям, — напомнил мне Айзек, когда я спросила, откуда он узнал. Он не сказал, куда мы едем. Просто усадил меня в машину и включил рэп. Шесть месяцев назад моя музыка была бессловесная, теперь я слушаю рэп. Айзек был заразительным.
Хребет Дьявола изогнут, как змея — это крутой скалистый путь, который наполовину предназначен для ходьбы, наполовину для скольжения вниз. Айзек держал меня за руку, пока мы шли, обходя валуны, которые торчали из земли как звенья позвоночника. Когда мы вошли в круг деревьев, луна уже повисла над каруселью. У меня перехватило дыхание. Я сразу же почувствовала, что что-то не так. Цвета были не те, животные были не те, чувство было не то.
Айзек передал пять долларов старику, сидящему за пультом управления. Тот ел из банки сардины, вынимая их пальцами. Он сунул купюру в передний карман рубашки и встал, чтобы открыть ворота.
— Выбирай с умом, — прошептал Айзек, когда мы переступили порог. Я пошла налево, а он направо.
Там были баран, дракон и страус. Я прошла мимо них. Казалось очень важным, на чём я решу прокатиться в своё тридцатилетие. Я остановилась у лошади, которая выглядела больше сердитой, чем напуганной. Чёрная, со стрелой, пронизывающей её сердце. Голова животного была наклонена, будто она была готова к бою, со стрелой или нет. Я выбрала её, взглянув на Айзека, пока перекидывала ногу через седло. Он был на несколько фигур впереди, и уже на белом коне. У него на седле был медицинский крест и кровь на копытах.
«Идеально», — подумала я.
Мне нравилось, что он не ощущал необходимости сидеть рядом со мной. Айзек выбрал свою лошадь так же серьёзно, как я свою, и, в конце концов, каждый из нас катался в одиночестве.
Не было никакой музыки. Только шелест деревьев и гул машин. Старик дал нам прокатиться дважды. Когда всё закончилось, Айзек подошёл, чтобы помочь мне слезть. Своим пальцем он погладил мой мизинец, который всё ещё был обёрнут вокруг треснувшего стержня, который пронзал мою лошадь.
— Я люблю тебя, — произнёс Айзек.