Я посмотрела на старика. Его не было на своём посту. Его не было нигде.
— Сенна...
Может быть, старик пошёл, чтобы принести ещё сардин.
— Сенна?
— Я слышала тебя.
Я соскользнула с лошади и повернулась лицом к Айзеку. Мои волосы были собраны, иначе я бы начала возиться с ними. Он был не очень далеко от меня, может быть, на расстоянии шага. Мы были зажаты между двух окровавленных, увлечённых смертью, карусельных лошадей.
— Сколько раз ты был влюблён, доктор?
Он сдвинул рукава рубашки до локтей и посмотрел на деревья позади моего плеча. Я продолжала смотреть ему в лицо, чтобы взгляд не блуждал по чернилам на его руках. Татуировки Айзека меня смущали. Они заставляли чувствовать то, что я вообще не знала его.
— Дважды. Любовь моей жизни и теперь моя родственная душа.
Я отпрянула. Я была писателем, сочинителем слов, и редко использовала избитое выражение про родственную душу. Я слишком часто грешила против любви, и та слишком часто грешила против меня, чтобы верить в эту уставшую концепцию. Если кто-то любит тебя так же, как любит себя, почему тогда предаёт, нарушает обещания и лжёт? Разве самосохранение не в нашей природе? Не должны ли мы оберегать нашу родственную душу с таким же рвением?
— Ты считаешь, что есть разница между этими понятиями? — спросила я.
— Да, — ответил он. Айзек сказал с таким убеждением, что я почти ему поверила.
— Кем она была?
Айзек посмотрел на меня.
— Она была бас-гитаристкой. Наркоманкой. Красивой и опасной.
Другой Айзек, которого я не знала, любил женщину, сильно отличающуюся от меня. И теперь доктор Айзек говорил, что влюблён в меня. Как правило, я старалась не задавать вопросы. Это даёт людям чувство близости, когда вы их спрашиваете, и затем вам от них не избавиться. Так как я в любом случае не могла избавиться от Айзека, то считала, что безопасно задать самый актуальный вопрос. Тот, на который только он мог ответить:
— Кем ты был?
Начинался дождь. Не предсказуемая вашингтонская морось, а большие капли воды, которые взрывались, когда попадали на землю.
Айзек взялся за край своего свитера и снял его через голову. Я стояла неподвижно, хотя была поражена. Он был передо мной без рубашки.
— Я был этим, — сказал он.
Большинство людей помечают себя разбросанными идеями: сердцем, словом, черепом, женщиной-пиратом с огромной грудью — маленькие части, которые представляют собой целое. У Айзека была одна татуировка, и она была непрерывной.
Верёвка. Она обматывалась вокруг его талии и груди, петляя вокруг шеи, как удавка. Она дважды оборачивалась вокруг каждого бицепса, прежде чем закончится прямо над словами, которые я видела торчащими из-под рукавов. На это было больно смотреть. Неудобно.
Я поняла. Татуировка напоминала оковы.
— Вот кто я сейчас, — произнёс он. Двумя пальцами Айзек указал на слова на предплечье: «Умереть, чтобы выжить».
Мои глаза посмотрели на другую руку.
«Выжить, чтобы умереть».
— Что это значит?
Айзек внимательно посмотрел на меня, будто не знал, должен ли отвечать.
— Часть меня должна была умереть, чтобы спасти себя. — Мой взгляд опустился на левую руку.
«Выжить, чтобы умереть».
Он спасал жизнь, чтобы умереть самому. Чтобы оставить плохую часть себя мёртвой, доктор должен был постоянно напоминать себе о бренности жизни. Медицина была единственным спасением для Айзека.
Боже.
— В чём разница? — спросила я его. — Между любовью всей жизни и родственной душой?
— Первая — это выбор, вторая — нет.
Я никогда не думала о любви как о выборе. Для меня она скорее было чем-то неизбежным. Но если вы остаётесь с кем-то, кто страдает саморазрушением и решаете сохранить любовь, это может быть выбором, я полагаю.
Я ждала, чтобы он продолжил. Чтобы объяснил, как я вписывалась в его теорию.
— Существует нить, которая соединяет нас, которая не видна глазу, — сказал Айзек. — Может быть, у каждого человека душа соединена с несколькими людьми, и так весь мир пронизан этими невидимыми струнами.
Как будто, чтобы подтвердить свою точку зрения, он прочертил своим пальцем линию по чёрной ленте, которая была вплетена в гриву моей лошади.
— Может быть, вероятность того, что ты найдёшь каждую из своих половинок, слаба. Но иногда тебе везёт наткнуться на одну. И ты чувствуешь притяжение. И это не совсем выбор любить её, несмотря на недостатки и различия. Ты любишь её, даже не пытаясь изменить. Ты любишь эти недостатки.
Он говорил о полигамии с родственными душами. Как можно было отнестись к чему-то подобному всерьёз?