— Эй, — произношу я. — Ты помнишь время, когда появлялся каждый день, чтобы заботиться о совершенно незнакомом человеке? Я никогда не благодарила тебя за это. На самом деле, я не собираюсь благодарить тебя и сейчас, потому что это не мой стиль. — Прижимаюсь ближе к нему, сжимая его щёку в своей руке. Волосы колют мою ладонь. — Я собираюсь сделать нечто, чтобы на этот раз позаботиться о тебе. Возвращайся к своему ребёнку. Я люблю тебя. — Наклоняюсь и целую его в губы, а затем встаю с кровати и поднимаюсь на чердак.
Я ничего не чувствую ...
Я ничего не чувствую ....
Я чувствую все.
Я долго смотрю на иглу, взвешивая шприц в своей ладони. Не знаю, что произойдёт, когда я это сделаю. Сапфира может мне лгать. Возможно, теперь у неё есть более зловещий план, когда Айзек вышел из игры. То, что в шприце, может убить меня или усыпить, и она оставит меня здесь умирать. Я была бы благодарна за это. Я могла бы дать отпор. Я могла бы подождать и вонзить иглу в её шею и самой попытать свои шансы со спасением Айзека. Но я не хочу рисковать его жизнью. Он понятия не имеет, что Сапфира несёт ответственность за наше пленение. Участие в его перевозке отсюда и предоставление ему помощи, подвергнет её риску быть обнаруженной. Я вонзаю иглу в вену на своей руке. Это больно. Потом поворачиваюсь спиной к постели, прижимаясь задней стороной коленей к матрасу, и развожу руки в стороны. «Так ощущается любовь», — думаю я. Это тяжело. Или, может быть, тяжела ответственность, которая приходит вместе с ней.
Я падаю назад. Впервые ощущаю свою мать в падении. Она выбрала своё спасение. Она не могла выдержать тяжесть любви, даже ради собственной плоти и крови. И в этом падении я чувствую её решение оставить меня. Это снова разбивает моё сердце. Первый человек, с которым вы соединены — ваша мать. Связь, состоящая из двух артерий и вены. Она поддерживает в вас жизнь, разделяя свою кровь, тепло и даже жизнь. Когда мы рождаемся, и врач разрезает эту связь, формируется новая. Эмоциональная связь.
Моя мама держала и кормила меня. Она мягко гладила мои волосы и рассказывала истории о феях, которые жили в яблонях. Пела мне песни, пекла для меня лимонные пироги с розовой глазурью. Целовала моё лицо, когда я плакала, и рисовала маленькие круги на моей коже кончиками пальцев. А потом она бросила меня. Ушла, будто ничего из этого не имело значения. Будто никогда не было связи с двумя артериями и веной. Будто наши сердца никогда не были связаны. Я была не нужной. Меня можно было бросить. Я была маленькой девочкой с разбитым сердцем. Айзек разрушил те чары, которые она наложила на меня. Он научил меня, что не все и не всегда меня бросают. Незнакомец, который боролся, чтобы я выжила.
Я кричу вслух. Переворачиваюсь на бок и натягиваю рубашку на лицо, прижимая материал к глазам, носу и рту. Я плачу, а моё сердце так красиво болит, что я не могу принять эти уродливые звуки, которые поднимаются из моего горла.
Я когда-то читала, что существует невидимая нить, которая соединяет тех, кому суждено встретиться, независимо от времени, места или обстоятельств. Нить может растягиваться или запутаться, но она никогда не оборвётся. В то время как наркотик усыпляет меня, я чувствую эту нить. Закрываю глаза, давясь собственной слюной и слезами, и почти чувствую, как она дёргается и тянется, пока та забирает Айзека.
«Пожалуйста, не дай ей оборваться», — молча, взываю я к нему. Мне нужно знать, что некоторые нити не могут оборваться. А затем наркотик поглощает меня.
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
Когда я просыпаюсь, Айзека нет в его постели. Его нет в доме. Я проверяю каждый угол, волоча за собой свою наполовину бесполезную ногу. Думаю, я была в отключке, по крайней мере, двадцать четыре часа, возможно больше. Выхожу наружу в огромных и неуклюжих сапогах Айзека, погружаюсь в свежий снег. Метель занесла снегом всю нижнюю половину дома. Снег покрывает всё вокруг изящными завитками белого. Белый, белый, белый. Всё, что я вижу — это белый. Будто дом одет в свадебное платье. Если здесь и были следы шин, то их занесло. Я иду, приближаясь к забору. Испытываю желание прикоснуться к нему. Для того чтобы позволить напряжению пронзить тело и остановить моё сердце. Свою руку в перчатке я протягиваю в сторону решётки забора. Мои лёгкие шерстяные перчатки никак не защищают от холодного воздуха. «С тем же успехом я могла бы носить кружева», — думаю я в тысячный раз.