Выбрать главу

Меня доставляют в ближайшую больницу в Анкоридже. Толпы журналистов новостных каналов уже ожидают снаружи. Я вижу вспышки, слышу хлопанье дверей и голоса, в то время как меня завозят на каталке в отдельную палату через чёрный вход. Медсёстры и врачи в форме цвета лосося бросаются ко мне. Я готова скатиться с каталки и скрыться. Здесь слишком много людей. Хочу сказать им, что я в порядке. Я профи в выживании. Нет необходимости в таком количестве медицинских работников или во всех этих анализах. Их лица серьёзны, они сосредоточены на моём спасении. Но на самом деле, спасать нечего.

Тем не менее, иглы пронзают мои руки снова и снова, пока они не немеют. Меня комфортно устраивают в вип-палате, и только капельница составляет мне компанию. Медсёстры спрашивают, как я себя чувствую, но я не знаю, что ответить. Знаю лишь, что моё сердце бьётся, и что мне больше не холодно. Они говорят, что я обезвожена, страдаю от недоедания. Мне хочется воскликнуть: «Да неужели!», но пока я не могу составить и слова. Через несколько часов меня кормят. Или пытаются. Простая пища, которую мой пустой желудок сможет переварить: хлеб и что-то белое и мягкое. Я отталкиваю еду в сторону и прошу кофе.

Они говорят:

— Нет.

Когда я пытаюсь встать и сказать им, что могу сама сходить за кофе, они его мне приносят.

Затем появляется полиция. Всё выглядит официально. Я говорю им, что сначала хочу поговорить с Сапфирой, прежде чем расскажу им что-либо. Им нужно моё заявление; они щёлкают кнопочками на концах ручек и протягивают ко мне диктофоны, но я просто смотрю на них, плотно сжав губы, пока не смогу поговорить с Сапфирой.

— Вы сможете поговорить с ней, когда будете себя хорошо чувствовать, чтобы прийти в участок, — говорят они мне.

Холодок пробегает по моему телу. Они держат её. Здесь.

— Вот тогда я поговорю и с вами, — отвечаю им.

За день до выписки меня посещают два врача, один онколог, а другой хирург-ортопед. Ортопед держит рентгеновский снимок моей ноги.

— Кость зажила неправильно, поэтому, когда вы долго стоите, у вас начинает болеть нога. Я назначил вам…

— Нет, — говорю я ему.

Он вглядывается в мое лицо.

— Нет?

— Я не заинтересована в лечении. Оставлю всё так. — Открываю журнал, который лежит у меня на коленях, показывая этим, что разговор окончен.

— Мисс Ричардс, при всём уважении, неправильное срастание кости, которая была вызвана несчастным случаем, будет причинять вам боль всю оставшуюся жизнь. Вам необходима операция, чтобы это исправить.

Я закрываю свой журнал.

— Я люблю боль. Мне нравится, что она осталась. Она напоминает человеку о том, что он пережил.

— Это очень уникальный взгляд — говорит тот. — Но не практичный.

Я швыряю журнал в сторону. Он летит с удивительной силой и с огромным стуком ударяется об дверь. Потом стягиваю вниз свой больничный халат, пока не появляются шрамы на груди. Похоже, врач сейчас упадёт в обморок.

— Мне нравятся мои шрамы, — твёрдо произношу я. — Я честно их заработала. Теперь убирайтесь.

Как только дверь за ним закрывается, я кричу. Медсестры врываются ко мне в палату, но я бросаю в них кувшин с водой. Теперь, полагаю, они закроют меня в психушке.

— Убирайтесь! — кричу я на них. — Прекратите указывать мне, как жить!

К онкологу я более благосклонна. Она получила мою карту из больницы в Сиэтле и провела ежегодные тесты, которые я пропустила из-за заключения. Когда врач рассказывает мне о результатах, то сидит на краю моей кровати. Это так сильно напоминает мне об Айзеке, что я чувствую себя разбитой. Когда она заканчивает, то говорит, что я создана для того, чтобы бороться, эмоционально и физически. Я по-настоящему ей улыбаюсь.

Через несколько дней меня отвозят в полицейский участок на заднем сидении патрульной машины. Она воняет плесенью и потом. На мне одежда, которую мне выдали в больнице: джинсы, уродливый коричневый свитер и зелёные кеды. Медсестры пытались причесать мои волосы, но, в конце концов, сдались. Я попросила ножницы и отрезала запутавшийся клок. Теперь волосы едва касаются моей шеи. Я выгляжу глупо, но кого это волнует? Меня на год заперли в доме, я питалась кофейной гущей и старалась не умереть от переохлаждения.