— Доктор Элгин перевезла его через канадскую границу и доставила в больницу в штате Виктория. Хотя «доставила» слишком громко сказано, — отвечает детектив. — Она бросила его за пределами приёмного покоя и сбежала. Он был без сознания в течение двадцати четырёх часов, прежде чем, наконец, начал приходить в себя. Схватил медсестру за руку и успел произнести Ваше имя. Медсестра сразу же его узнала благодаря шумихе в средствах массовой информации, которая поднялась, когда Вы исчезли. Она сообщила в полицию. К тому времени, когда они добрались до Айзека, он уже был в состоянии говорить. И рассказал, что Вы в хижине где-то недалеко от утёса, но большей информации у него не было.
Я слушаю молча.
— Так он в порядке?
— Да, он в порядке. Он со своей семьёй в Сиэтле.
Это одновременно больно и приносит облегчение. Интересно, на что это похоже — встретиться со своим ребёнком в первый раз.
— Как она это сделала? Привезла нас обоих в этот дом? Пересекла границы? Должно быть, ей оказали помощь.
Он качает головой.
— Мы по-прежнему допрашиваем её. Она отвезла Айзека в больницу в караване (Прим. ред.: автомобиль «Додж Караван»). Она была в том же караване, когда пыталась пересечь границу, возвращаясь обратно на Аляску. Когда они обыскали её автомобиль, то обнаружили потайное пространство, достаточно большое, чтобы туда поместились два тела. Мы думаем, она дала вам наркотик и доставила туда. Мы ничего не знаем о помощнике, мы до сих пор её допрашиваем.
— Обратно на Аляску? — спрашиваю я. — Она возвращалась за мной?
Он качает головой.
— Мы не знаем.
Я расстроена и ударяю кулаком по столу.
— А что вы знаете?
Он выглядит обиженным. Я стараюсь смягчить свою реакцию. Это не его вина. Или, может, его.
— Как тогда вы меня нашли?
— Канадские полицейские разослали ориентировку о её транспортном средстве. Она была схвачена на границе. И дала нам координаты дома, где держала Вас.
— Так просто?
Он кивает.
— Я не понимаю.
— Дом находится на большом участке земли, которым она владеет. На самом деле, большой — это мягко сказано. Она владеет землёй в сорок тысяч акров. Её покойный муж владел нефтяными скважинами. Он также был теоретиком катастроф. И опубликовал несколько книг по выживанию после Армагеддона. Мы думаем, что он построил этот дом, вдохновлённый этими теориями.
— Вы знаете всё это, но не знаете, что она собиралась сделать со мной?
— Легко найти информацию, которая уже есть, мисс Ричардс. Извлечь информацию из человеческого ума немного сложнее.
Может быть, я недооценила добродушного детектива Гаррисона.
— Моя мать ...? — спрашиваю я.
Он наклоняет голову, хмурясь.
— Ничего.
Возможно, она не приложила к этому руку. Возможно, Сапфира нашла её и прочла книгу, не связываясь с ней.
— Я хочу вернуться домой, — вдруг объявляю я.
Он кивает.
— Ещё несколько дней. Потерпите нас...
Ник ждёт меня, когда мой рейс приземляется в Сиэтле. Я знала, что он будет там, потому что писатель связался со мной по электронной почте, желая знать, когда я возвращаюсь домой. Он спросил, может ли встретить меня. Я послала ему быстрый ответ, назвала дату, время и номер рейса. Когда спускаюсь вниз к эскалатору багажа, Ник замечает меня не сразу. Писатель выглядит нервным, что необычно для него. Я прячусь за огромным растением и подглядываю за ним сквозь листву. Моя муза. Мои десять потраченных впустую лет. Раньше, когда я его видела, мои эмоции бушевали. Я чувствовала, будто падаю вниз, вниз, вниз всё глубже. Теперь он просто выглядит как парень в плаще с избытком геля в волосах. Нет, это несправедливо. Выглядит как чан, полный воспоминаний: его руки, его губы, его тело, всё это память. Но они не влияют на меня так, как раньше. Либо год лишения свободы сделал меня онемевшей, либо я переросла любовь всей моей жизни.
— Куда же делось всё твое волшебство, Ник? — произношу я сквозь листву. Хотела бы я знать, там ли оно ещё. Когда мы встретимся, почувствую ли я это, как в какой-то банальной истории любви.
Он одиноко сидит в кресле аэропорта и с опасением на лице наблюдает за прохожими. Это тонкая умственная картина. Ник видит меня, как только я выхожу из своего укрытия. Когда я иду к нему, он быстро встаёт. Обнимает меня без колебаний и с такой фамильярностью, что моё сердце невольно сжимается. Может быть, это искра.
Он знает меня. Он знает, что сказать, а что не говорить. Ник говорит на языке моего лица, и ждёт моего выражения, чтобы подобрать свой тон. Вот что делает время. Оно дает пространство, чтобы узнать друг друга. Я расслабляюсь в его объятиях. Нет смысла бороться с чем-то подобным.