— Да, признаюсь, у меня словно камень с души свалился. Конечно, если бы не вы, пан Герцог, возможно, все кончилось бы не так благополучно. Вот уж не ожидал, что найду в вас столь замечательного адвоката.
— Как же так не ожидали? — удивился Герцог. — Я присягал, что скажу правду и только правду, стало быть, не мог говорить иначе. Конечно, я мог бы не так это подчеркивать, мог быть, скажем, скупее на слова, но зачем скупиться на слова, когда речь шла о благе такого порядочного человека, как вы? Вы порядочный человек, пан Недобыл, и я порядочный человек, зачем же нам враждовать, зачем друг другу досаждать и причинять неприятности? Да, наши отношения в последние годы были не из лучших, но я не сердился на вас за это и говорил себе: что ж, пан Недобыл порядочный человек, способный человек, и не может быть, чтобы не пришло время, когда мы договоримся и подадим друг другу руки для сотрудничества.
— Жаль, что вы не открыли такую свою позицию до суда, — сказал Недобыл. — Вы избавили бы меня от многих беспокойных ночей.
— До суда? — удивился Герцог. — Этого я, как порядочный человек, не мог сделать, потому что у вас могло бы возникнуть подозрение, что я хочу вас шантажировать, а ничто не было мне более чуждо, чем такое намерение. Поэтому я держался в тени, и только теперь, когда все уже в порядке, я прихожу к вам, как говорится, под развернутой хоругвью мира. Я вам вот что скажу, пан Недобыл: вы величина и я величина, оба мы копаемся в одной и той же навозной куче, и не остается нам ничего иного, как или сожрать друг друга, или объединиться. Вы спросите, почему же я не сожрал вас на суде, если мог это сделать? Да в том-то и штука, что не мог, пан Недобыл, не мог! Я мог только покусать вас, изрядно покусать, а вот сожрать — нет, для этого вы слишком крупный и жесткий кусок. Я мог бы постараться, чтобы вам припаяли три месяца, ну, полгода, — а что потом? Борьба между нами вспыхнула бы заново.
— Вы, стало быть, рассчитывали на мою признательность. Понимаю.
Герцог засмеялся.
— Ошибка, пан Недобыл, ошибка! — бодро воскликнул он, сверкнув золотыми зубами. — Я на ваш ум рассчитывал, не на признательность; на признательности далеко не уедешь. Недобыл, сказал я себе, теперь наверняка уже понял, к чему приводят наши извечные славянские распри, и понял, насколько правильно поется в австрийском гимне, что «дело ладится тогда, когда в партнерах есть согласье». Я поддержал вас, и вы свободны. Свободны вы еще и потому, что никто не поддержал Пецольда, а это значит, что рабочие не умеют тянуть за одну веревку. Ну? И вы все еще удивляетесь, что я показал в вашу пользу? Я бы очень удивился, если бы вы еще не понимали этого. Я — член жижковского магистрата — это, скажете, немало, но вместе с тем и не так много, как может показаться, потому что я там среди всех этих убогих — единственный человек, у которого твердая почва под ногами и который чего-то стоит. Я, сударь, я, кто построил на Жижкове целые улицы, в магистрате, как равный с равными, сижу рядом с авантюристами, которые хотели бы извлечь богатство из воды и воздуха. В кармане пусто, а туда же рвутся спекулировать на строительстве: на покупку участка — заем в банке, пару тысяч на первый этаж — в сберегательной кассе, на второй — ломбард, на третий — частный заем… И мне стоять в одном ряду с этой швалью, вместе с ними делать политику города? Смех и грех! Вот каков наш магистрат — убожество, пан Недобыл! Но вместе с тем магистрат — очень важное учреждение, и вы, в вашем нынешнем положении, будете часто в нем нуждаться, если, конечно, собираетесь оправиться от ударов, полученных из-за катастрофы с домом. Строительный отдел магистрата умеет чертовски придираться: спохватится, например, что ваши деревянные строения в Большой и Малой Крендельщице в пожарном отношении опасны для всей округи — и распорядится снести их.
— Пусть попробуют! — сказал Недобыл, у которого от этого разговора голова шла кругом. — Если бы это было так просто, они бы давно это сделали. — Он внезапно разозлился так, что побагровел. — Я первый, кто поверил в будущее Жижкова, сударь! Я купил Комотовку и Опаржилку задолго до того, как Жижков был назван Жижковом, и до того, как вы поняли, что в этих краях вообще когда-нибудь будут строиться дома.
— Да, вы первый начали спекуляции с земельными участками на Жижкове, — с уважением сказал Герцог. — Но вы также и первый предприниматель на Жижкове, у которого обрушился дом и погибло пятеро рабочих; правда, все кончилось благополучно, и я вас еще раз поздравляю, но вы не можете не признать, что это несколько ослабляет ваши позиции. Однако перевернем страницу, не будем говорить о неприятных вещах, воздержимся от разговоров, которые напоминают о нашем былом — повторяю, былом — соперничестве. Вы владеете огромной частью Жижкова, и я владею огромной частью Жижкова, — пойдемте же рука об руку, объединим наши интересы, и это будет выгодно для нас обоих. Вы солидный человек, и у вас есть деньги, — а это в нынешнем несолидном мире редкое сочетание. Мы с вами можем стать хозяевами Жижкова, и это будет справедливо, потому что, если, как вы говорите, первым предсказали Жижкову блестящее будущее, то я, пан Недобыл, был вторым. Правда, нам это будущее представлялось по-разному: вы хотели сделать Жижков пражским Antenil или Пасси, я же, как практик-строитель и предприниматель, ясно понимал, что восточная часть любого города не может стать ничем другим, как только рабочим предместьем, потому что ветры, как правило, дуют с запада на восток, и ни один состоятельный человек не поселится на восточной стороне города, чтобы вдыхать дым и смрад, приносимые с запада.