От всего этого Борну стало не по себе; он вдруг перестал понимать, что общего у него, солидного человека, видного коммерсанта и отца семейства, с этой вздорной затеей, в которой участвуют, как видно, исключительно молодые люди.
Зато на темпераментного упаковщика Негеру атмосфера назревающей драки действовала опьяняюще. Поскольку перед въездом в Хухли Борн еще раз строго отчитал его за неподобающее поведение, говорить Негера ничего не осмеливался, а только кряхтел и хмыкал — кровь бросилась ему в голову. Странно, но каждая из неравных частей его физиономии, разделенной горизонтальными усищами, окрасилась по-своему: подбородок, сливающийся с шеей, побагровел, в то время как верхняя часть лица отливала синевой.
В последний момент, момент решающий, у Борна мелькнула было надежда, что ему удастся вернуться в Прагу, не приняв участия в баталии: четверо полицейских, дежуривших у главного входа в курортный ресторан, преградили ему дорогу со словами, что сегодня вход только по пригласительным билетам. Борн — с облегчением и к горькому разочарованию Негеры — ответил, что пригласительного билета у него нет, видно, ничего не поделаешь, и уже повернулся было к своей пролетке, но тут из дома выбежал ресторатор Штулик, тщедушный вежливый человечек с густой бородкой клинышком, закрывавшей вырез его жилетки, и в изысканных выражениях объяснил полицейским, что перед ними — пан Борн, известный поборник дружбы между чехами и немцами, что его сюда направили из высших мест и для него с утра резервирован столик.
Это подействовало; старший полицейский с учтивым «битте шен» («прошу вас») пропустил посланца высших мест, и Борн, приказав извозчику ждать его здесь и закусить в распивочной на его, Борна, счет, покорился судьбе и, сопровождаемый Негерой, прошел по длинной галерее на открытую террасу под каштанами.
— У меня с утра голова идет кругом, герр фон Борн, — причитал по дороге ресторатор, жалобно заглядывая в лицо посланца высоких мест. — Господа из корпорации заказали банкет на восемьдесят персон, все люди из лучших семейств, и музыка у них своя, так скажите мне, герр фон Борн, что против них имеет вся эта шваль на улице? И с какой стати, простите за вопрос, эта шваль горланит перед моим заведением? Но что вас-то привело сюда, герр фон Бори, чему я обязан честью?
Увидев, однако, помрачневшее лицо Борна, он поспешно прибавил:
— Нет, нет, я не хочу быть нескромным, тысяча извинений, вас-то я знаю, герр фон Борн, и понимаю, что вас могли привести сюда только солидные намерения.
Из этих слов Штулика явствует, что наше утверждение о ярко выраженном чешском характере хухельского курорта не следует понимать буквально и без оговорок: супруга ресторатора, вдова прежнего владельца этого заведения Петрачека, чистокровная немка не без неудовольствия терпела чешский стиль ресторана, а у Штулика, прозябавшего у нее под башмаком, отсутствовало собственное мнение.
Садовая терраса ресторана Штулика, хорошо известная всей Праге, представляла собой круглую, огороженную невысокой стеной площадку, прилепившуюся к склону холма, куда одной стороной примыкала часовня Девы Марии. Когда Борн вышел туда из галереи главного павильона, терраса была уже полна клиентов, преимущественно молодых людей с насупленными лицами. За накрытым белой скатертью подковообразным столом, приготовленным для банкета, сидело десятка два второстепенных буршей, сплошь пражских «австрияков», которые приехали поездом и сейчас, нервничая, ждали своих, прибывающих пароходом. Восемь военных музыкантов, приехавших вместе с ними, меланхолически настраивали инструменты, сидели под навесом в раковине, разукрашенной фигурами амуров и античными головками, обошедшимися ресторатору Штулику в копеечку, зато придавшими его заведению подлинно курортный шик. Вокруг же, за круглыми мраморными столиками, под каштанами, с угрожающим видом заняли места какие-то люди в штатском — то ли обманувшие бдительность полицейских у входа, то ли имевшие пригласительные билеты, а может быть, как и Борн, посланные из «высших мест». Штулик, со многими извинениями сообщив Борну, что его телеграмма пришла, когда все лучшие столики были уже заказаны для постоянных гостей, которые тут лечатся, провел Борна с Негерой к боковому столику в углу, между главным павильоном и галереей. Но там уже сидел какой-то тип — мрачный молодчик, с черным чубом, который почти закрывал ему правый глаз, и с боцманской бородой, густым венчиком обрамлявшей его гладко выбритую хмурую физиономию. На учтивое замечание Штулика, что этот столик с утра занят, молодчик презрительно посмотрел на Борна свободным левым глазом и невразумительно проворчал что-то, вроде «только тебя мы и ждали»; сунув затем руки в карманы, он развалился на стуле. Но Негера, подойдя сзади, взял его за шиворот, так что тот даже крякнул, и одним рывком поставил на ноги.