Меня выворачивает. Ничего не могу с этим поделать. Рвоты немного, но она течет по тротуару. Люди обходят меня по широкой дуге Я их понимаю. От меня воняет, я болен и застрял в кошмаре. Или не застрял, не знаю. Нужно это выяснить. Спросить у кого-то, кто уже проходил через это. Пережил пару сдвигов после своего. Люди снуют по улице. Небо светлеет, розовая лента зари тонет в лазури, тени вытягиваются под солнцем.
Призрак наверняка знает. Он все еще наблюдает за мной, может, идет по пятам, а может, есть и другие, а это ошибка. Ошибки я не допущу, предпочту меньшее зло. Если уже слишком поздно, то убивать ни к чему. Это бессмысленно. Нажать на спусковой крючок? Попрощаться с Карен? Лучше я сам умру.
Так что я возвращаюсь.
Выпрямляюсь. Вытираю рот и футболку. Расправляю плечи. Делаю глубокий вдох и иду. Спокойный. Уверенный. Рука в кармане сжимает рукоятку «магнума», поглаживает теплый черный металл. На самом деле, синий. В слабом утреннем свете тьма отливает синевой.
Похоже, я действительно ничего не знаю.
Не делай худших ошибок, не оступись, не испорти все. У меня только один шанс, на второй не хватит сил. Рука дрожит, правая, та, что будет нажимать на спусковой крючок. Нижнее левое веко дергается: маленький тик. Хочет закрыться, отгородиться от всего, что мне предстоит. Я понимаю. Будь я глазом, тоже бы за себя переживал.
Если они наблюдают за мной, им, наверное, кажется, что я сломался. Сблевал, а теперь возвращаюсь назад. Защитники реальности запишут очко на свой счет. Может, даже забудут об истреблении и встретят меня на Пути Призрака.
Мне плевать.
И я не сдался. Просто не хочу ошибиться.
Призрак выходит из ниши, ухмыляется. Мрачно шепчет:
— Истребление.
— Знаю-знаю. — Я не вытаскиваю пистолета, но руку держу в кармане. Оглядываюсь по сторонам — других призраков поблизости нет, никого похожего на нас. Приглядевшись к своему новому товарищу, я вижу, что он невысокий и тощий — серая краска на костях. Под гримом на лице проступает шрам. Похоже, многих так пометили. Но не меня. Пока. Мои шрамы — внутри.
— Ты испорчен, — говорит он. Снова.
— Когда был последний раз? — спрашиваю я.
В его глазах — вопрос.
— Последний сдвиг? — объясняю я. — Когда изменилась реальность?
Его ухмылка становится шире:
— Ты не знаешь?
— А ты?
— Ты новенький, да? Я уже два года среди теней.
— Это очень круто, но мне плевать.
— Нет, — говорит он, теперь чуть смелее, когда понимает, что мне от него что-то нужно. — Реальность постоянно меняется. Каждый миг. Думаешь, твой сдвиг последний? Взгляни-ка на того парня, ой, а вот и еще один. Черт, реальность просто трещит по швам. Снова, ты прикинь.
Он смеется: тихо, но отчетливо.
— Реальность — это гребаная река, текучая, переменчивая. Посмотри, она вновь изменилась. Ух ты!
Он поднимает глаза к небу — в них тоска:
— Это такой прекрасный мир. О нет, опять сдвиг. Проклятье.
— Ни черта ты не знаешь, — говорю я.
— Может, и нет. И все же побольше тебя, раб.
— Что?
— Ты раб. Испорченный, в оковах своих представлений. Думаешь, твоя реальность — главная? Единственная-неповторимая? Готов поспорить, ты хочешь вернуться. Не можешь жить со скоростью двести километров в минуту, да?
Я делаю шаг назад, качаю головой. Это не отвращение — разочарование. Он не сказал мне ни слова правды. Безумец, даже по меркам призраков. Вечеринка на Централ, наверное, уже закончилась, солнце светит, но я понимаю, почему он не с ними. Мне он тоже не нужен.
— Испорченный раб. — Он говорит так, словно пробует слова на вкус. — Мне нравится, как это звучит. А тебе?
— Толку от тебя никакого.
— Вообще-то, нет, — внезапно говорит он и бросается на меня. Я отскакиваю, но он хватает меня за руку и тащит к себе сильней, чем я думал. Тянется к пистолету. По крайней мере, мне так кажется. Выхватывает нож и ранит меня, несмотря на то, что я уворачиваюсь. Боль обжигает. Я оступаюсь. Падаю, вырываюсь из его хватки. Перекатываюсь на бок. Он пинает меня — под ребра, выше пистолета, в рану.
Мне повезло, нож меня едва задел, но порез кровоточит и горит, а от пинка серого ботинка в теле взрывается боль, такая, что переворачивает на живот.
Призрак придавливает меня к земле. Коленями упирается мне в ребра. Одной рукой хватает меня за волосы. В другой у него нож. Одно движение, и я мертв, все, сайонара[53].
Но он не убивает меня, пока нет. Наклоняется ко мне, чтобы прошептать, тихо-тихо, выговаривая каждый слог:
— Конец еще одной реальности, да?
Призрак лезет мне в карман, достает пистолет.
— А вот это уже кое-что, — говорит он, упирая ствол мне в загривок. Я чувствую его. Горячий, совсем не ледяной, синий, а не черный, в миллиметрах от моего мозга. — Истребление.
Я ерзаю, корчусь, кручусь, подпрыгиваю, толкаюсь, извиваюсь, как червяк, и непонятно как оказываюсь на спине. Теперь пистолет целится в тротуар у моей головы, руки призрака дрожат, а нож пришлось отбросить. Мы оба в смятении, он не знает, что делать, и я тоже. Как школьники на автобусной остановке. Размер имеет значение, а я в любом случае тяжелее этой тени.
Я рвусь вперед и сбрасываю его. Он отшатывается. Теряет равновесие. Одной рукой я сжимаю ствол, другой — его горло. Я везучий ублюдок. Мы заваливаемся набок, но теперь сверху уже я. Оба забываем про пистолет, а нож отскакивает с обочины. Я снова и снова бью его по лицу. Не думаю ни о чем, просто нападаю... защищаюсь. Он вскидывает руки, пытается закрыться, оттолкнуть меня. Везде кровь, его и моя, и осколки зубов. Его лицо — настоящее месиво, красное течет по серому: из носа, с разбитых губ.
Я слезаю с него, тянусь за «магнумом», все еще сжимая кулаки. Вокруг люди, свидетели с широко распахнутыми О ртов. Нас снимают по крайней мере на два мобильника. Я беру пистолет, поднимаюсь на ноги. Немного покачиваюсь, но в остальном цел. Голова кружится. Тело саднит. Порез на боку дергает. Обжигает, когда я его касаюсь.
Призрак не встает, но приподнимается на локтях. Ало ухмыляется. Плюется кровью. Говорит:
— Конец еще одной реальности, вредитель.
Я засовываю пистолет в карман и ухожу. Перед глазами плывет, наверное это хорошо, ведь иду я куда-то не туда. Люди — небольшая толпа — расступаются, уходят с дороги. Они все видели пистолет. Один что-то шепчет в мобильник — это нормальный шепот, не хриплое придыхание призраков, но его звонок помешает мне. Нужно отсюда убраться. Я бреду, сам не знаю куда, сворачиваю налево на первом перекрестке. Ни к чему уходить далеко.
Снова налево, теперь на улице, параллельной Бродвею, направо. Я не узнал самого важного. Я в крови и привлекаю внимание. Мне больно.
Здесь недалеко.
Ничто теперь меня не остановит.
Глава 14
Я иду минут десять, может, пятнадцать. Встречу таких же, как я, не призраков, тех, кто захочет поговорить. Задам один вопрос. Очень простой.
Но я никого не вижу и, кажется, никогда не получу ответа. Придется просто поверить. Выстрел исправит все. У меня одно на уме, но о чем еще волноваться? О реформах в Южной Америке? Об урожае бананов в Квинсленде[54]? Раз уж я в Чайнатауне, о том, сколько юаней стоит чайник улуна?
Пистолет оттягивает карман. Горячий, не просто теплый, словно чувствует, что его время пришло.
Призраки все не так поняли. Они позволяют реальности меняться, не вмешиваются и называют это защитой. На самом деле, нужно проявить активность, вернуть ее — себе, на круги своя. Путь Призрака ошибочен, на нем не бросают вызов реальности.
А я это сделаю.
Быстро возвращаюсь на Бродвей, парой кварталов выше призрака. Я плохо знаю эти места, чтобы идти к дому Финли другой дорогой.
Мне легче думать, что Карен не вышла замуж за другого. С момента нашей «невстречи» прошло пять лет, а она все еще живет с мамой. Мне стыдно за себя, но это успокаивает.