Лена приблизилась к дивану и наклонилась послушать дыхание.
— Паш, ты в порядке? — Рука осторожно касается лба, ныряет в густые волосы.
— Пришла, я уже не надеялся. — Сбившиеся от волнения дыхания встречаются. Схватив ладонь, Павел тянет к себе, не встречая сопротивления. — Знала бы, сколько раз я все это представлял себе. И сейчас не верю, что ты настоящая. Кажется, моя очередная фантазия.
Лена не слушает его шепот, пальцы обжигают его поцелуи, будящие притихшее было желание. Она и не заметила, как оказалась рядом, прижатая горячим телом. Поцелуй, жадный точно они давние любовники, которые долго не виделись и, наконец, дорвались друг до друга.
— Расскажи мне хоть что-нибудь о себе. Я же совсем тебя не знаю, — шепчет Лена умоляюще.
Правильная девочка внутри нее отчаянно борется, проигрывая взрослой женщине, с взрослыми желаниями. Павел смеется и снова целует жарко, сладко и глубоко, отключая мозги и стыд. Его руки везде, касаются, гладят, сжимают восхитительно неправильно и запретно. Прикусывает ухо и шепчет срывающимся голосом слова, от которых у Лены замирает все внутри. Выученные когда-то в детстве наизусть, они горят перед мысленным взором.
Ты солнечный зайчик
Тебя не поймать.
В раскрытой ладони
Не удержать.
Бежишь по заснеженной улице.
Тебя загадаю себе я опять,
Останется только чуть-чуть подождать.
И верю — желание сбудется.
— Откуда ты… — она не договаривает, чужие губы накрывают ее, заставляя забыть вопрос.
Павел скользит губами по чувствительной коже за ухом, целует шею. Тягучие стоны слетают с губ Лены. Все догадки и предположения вылетают из головы. Пальцы проворно стягивают халат. Тело к телу, кожа к коже, губы к губам. Он снова целует шею, плечи, ключицы. Спускается к груди. Тяжело и часто дышит. Пальцы касаются откровенно и сладко. Простыми ласками Павел легко доводит до пика удовольствия.
— Ты тот самый Пашка-второгодник? Но ты же Тимофеев? — обрушивается на него с вопросами девушка.
— Тот самый… неправильный Пашка. Фамилию сменил на материнскую, — он тяжело дышит. Слова даются с трудом. Мужчина на пределе, едва сдерживает себя. — Передумала… со мной? Мне уйти?
От страха, что он обиделся и сейчас уйдет, Лену накрывает отчаяние. Она крепче прижимает к себе мужское тело, понимая, что не ее слабым рукам его удержать. Нужно как-то убедить его не делать глупость, повторяя ее собственную… ту, давнишнюю, едва не разрушившую ее счастье.
— Передумала… — срывающимся голосом шепчет она, — много всего передумала за это время. И я…
Осеклась, чувствуя себя глупо, не находя слов, чтобы сказать, что она давно не та правильная Леночка. За эти годы сто раз пожалела, что обидела его, отвергла его чувства. Что он тоже ей нравился. Что бог ее наказал за пренебрежение любовью глухим и беспросветным одиночеством. Что она все это время ждала его. Глупо ждала, вместо того, чтобы искать, найти и признаться самой.
— Если передумала, то поздно… Моя…
Он словно понял все сам, без слов и жадно впился в губы…
* * *
Сквозь неплотно задернутые шторы пробивается рассвет. Лена дремала на плече спящего Павла, прислушиваясь к дыханию мужчины. Пора вставать. Скоро поднимется Мила, нужно к тому времени напечь блинчиков.
Она шевельнулась, пытаясь выбраться из объятий, и рука Павла крепче сжала талию.
— Куда ты? — Взгляд из-под ресниц такой…
Никто никогда прежде не смотрел на нее так. Ей нравилось это восхищение, нежность и абсолютное счастье. Точно перед ним драгоце́ннейшее из сокровищ. Крылья вырастают от таких взглядов. Как хочется им верить, если бы не червячок сомнений, так и не давший уснуть.
— Жарить блинчики. Ты ведь любишь блинчики? — Слово «блинчики» магически действует на парня, и девушка легко выскальзывает, ежась от прохлады после его горячих объятий.
— Я люблю тебя. И приму даже отраву из твоих рук, — неожиданно серьезно признается Павел.
Тонкая, шелковая ткань выскальзывает из пальцев. От произнесенных слов не по себе, еще от серьезности, с которой он это преподносит. Вообще неловко. Улыбка медленно сползает с лица. Любовный ночной угар прошел, и рассвет разбудил сомнения в душе Лены.
Павел много раз признавался в любви, но так и не сделал предложение. Получается, как жену, он Лену рядом с собой не видел. Если бы они были знакомы несколько часов, то это объяснимо. Но они знакомы всю жизнь. Получается, хороша, но не на столько, чтобы всю оставшуюся жизнь идти рука об руку.
Лена пыталась отмахнуться, не думать, но правда оказалась той каплей дегтя, испортившей бочку меда. Сейчас она покормит Милу и Павла блинчиками и подвезет на машине до Подольска, а потом… Потом суп с котом. Видно придется завести котика.
— Отрава, а сам хвалил мое мясо по-французски, — с упреком смотрит Лена и фальшиво улыбается, стараясь не подать вида.
Шелковая ткань ложиться на плечи и обхватывает талию.
— Все что ты делаешь — выше всяких похвал, — искренне хвалит Павел, не спуская глаз с медленно одевающейся женщины.
— И ребенок? — Рука с пояском замирает, мелко вздрагивая.
Женщина ждет свой приговор. Если скажет, что не хочет от нее детей, значит, замуж никогда не позовет. Можно не мечтать.
— Какой ребенок? — не по сценарию спрашивает Павел.
— Наш… Мы не предохранялись… Я могу забеременеть.
Лена не дышит, вглядываясь в его лицо, боясь упустить смену эмоций. Сказать он может и то, что ей хочется слышать, но выражение лица не обманет. И пусть неправильно начинать допрос с утра, едва мужчина открыл глаза. Но сейчас на правильность как-то плевать. Она столько правил нарушила, начиная с правил дорожного движения вчера вечером, что этот разговор не добавит ничего существенного к списку ее грехов.
Проблеск радости на лице Павла сменяется мрачным скепсисом. Он встает, находит джинсы и медленно молча одевается.
Плохой знак. Осознал, во что вляпался. Думал, получится провести ночь с удовольствием, а попал на возможные алименты.
Он нехорошо улыбается, но взгляд не отводит. Лучше б уж соврал что-нибудь, чем вот так молчать.
От его взгляда у Лены рушатся последние надежды. В теплой комнате становиться холодно. Ноги не держат. Она садится на диван, тянет на себя плед, закутываясь плотнее. Влезла бы в этот кокон с головой, но неприятный разговор нужно договорить, и все до конца выяснить. Чтоб уж потом не мучиться.
— Ты хочешь от меня детей? От неправильного парня получатся неправильные дети. Твоя мама этого не переживет.
— А ты? — Упоминание о маме она пропускает мимо ушей. — Ты сам чего хочешь?
Ей сейчас точно не до мнения мамы и всех остальных родственников вместе взятых. Жить не им, а Лене и Павлу.
— Я? Я мечтаю о девочке с твоими глазами и светлыми хвостиками, — признается мужчина. — Правильной и строгой, как ее мамочка.
— А я о мальчике похожем на тебя. Неправильным, но самом любимом сорванце и хулигане…
* * *
Через год у Павла и Лены к четырнадцатому февраля родились двойняшки. Мальчик, похожий на отца, и девочка — копия матери. Все как заказывали. А теще, уже готовившейся привить внукам исключительно правильные понятия, он подарил щенка с наказом воспитывать. И теща послушалась, и отдала весь свой до конца не растраченный педагогический талант обучению непослушного щенка, грызущего мебель и прудящего в неподходящих местах лужи. В дрессировке ей активно помогает подросшая Милочка, которую псина признала и слушает.
Вот и не верь после этого в магию Дня Святого Валентина.