- Бойкот! Бойкот!
-Ее надо отлупить хорошенько!
-Конечно, что ей бойкот, мы с ней и так не разговариваем, а вот отлупить надо, - решительно заявила Нелля. - Подкатывайте ее, - распорядилась она.
Лежавшая по соседству с Валей Света ухватилась за металлические перила Валиной кровати и, подтянув ее к своей, оттолкнула кровать к проходу, а там уже подхватили Валину кровать руки «доброй» Лили.
- Не обижайся, - шепнула Лиля Вале,- но ведь ты виновата, согласись. Могла бы и потерпеть. Подумаешь, зеленка! Зато послушали бы сказку. Не бойся, вот-вот принесут ужин...
Валя сопротивлялась побоям, как могла. Закусила губу, чтобы не заплакать навзрыд, но слезы боли и обиды вытекали из ее глаз помимо желания.
На ее счастье истязания действительно длились недолго, потому что вошла нянечка, принесла ужин. На подносе стояли тарелки с синеватым пюре и кусочками серой рыбы, а колечки репчатого лука служили витаминным салатом к ним.
- Что за катанье вы тут устроили? Развлекаетесь? - спросила нянька и быстро поставила Валину кровать на место.
Женщина спешила раздать ужин, ей, видимо, удобно было воспринимать возникшую перед ней картину так, будто девочки развлекаются, катая друг друга по очереди на больших, покрытых резиной, кроватных колесах. Слез на Валиных глазах женщина «не заметила», хотя смотрела на нее в упор, а в палате уже горел свет. Может, царапины от когтей Милоша помешали нянечке эти слезы увидеть? Но Валя себя увидеть не могла и не знала, что слезы по ее лицу текли зеленые, и не заметить их было невозможно. Однако, раздав ужин, нянечка спокойно ушла.
Запах рыбы, картошки и лука привлек к себе всеобщее внимание. Рыбу в санатории давали очень редко, а пюре вообще считалось лакомством.
В палате стало тихо. Во время еды тарелки стояли на досточке, а досточка лежала у каждой девочки на груди. Эта же досточка служила подставкой для тетрадей во время письма и для книг - во время чтения.
Увлекшиеся едой девочки забыли о Вале. Отодвинув занавеску, самый большой кусок рыбы она положила на подоконник для Милоша, как и обещала птице.
«Эх, Милош - Милош!» - думала Валя. - Такой радостью было для меня знакомство с тобой! Но знал бы ты, чего мне оно стоило? А что предстоит мне завтра, когда санитарка придет убирать палату, и увидит, во что ты превратил окно и занавеску на нем? Я-то знаю, что и на этот раз сбывается моя примета. За радость я опять должна заплатить неприятностью. Какой ты счастливый, что свободен и можешь летать, куда захочешь! Мне часто снится, что я лечу над полями, лесами и горами домой к маме.
В любой момент я могу представить себя летящей над землей, но только не птицей, а самой собой. Вокруг небо огромное, темное. Тучи над горизонтом, сверкает молния и гремит гром. Представить могу, а полететь - нет. Наверное, я когда-нибудь умела летать, а теперь почему-то разучилась.
Если б я сейчас могла летать, я бы смогла наказать эту злющую Нелльку, чтобы она меня больше не обижала и других девочек против меня не настраивала! Обязательно что-нибудь придумала бы. Напугала бы ее как-нибудь. Вот я ничего не боюсь на свете, а мышей боюсь. И крыс боюсь ужасно!»
Тут Валя вспомнила, как однажды летним утром, когда ей было шесть лет, она взялась помочь бабушке подмести двор. Босые ноги приятно утопали в пыли, девочка, напевая, увлеклась наведением чистоты, когда ее пятка вдруг коснулась чего-то мягкого. Обернувшись, она увидела, что наступила на разорванную их рыжей собакой по имени Тушкан заднюю часть крысы. Омерзение, которое ощутила в тот момент Валя, было таким невыносимым, что она целый час плакала, уговаривая бабушку немедленно отрезать ей пятку, потому что представить себе не могла, как ей дальше с такой пяткой жить.
«Нет, крыса - это самое страшное, что может быть на белом свете, - подумала Валя. - Ведь я же никогда не забуду это жуткое ощущение на голой пятке, вот и Нелльке надо крысу подсунуть, пусть знает, где раки зимуют, как говорит моя бабушка.
Вот, если бы ты, Милош, мне помог? Ты же умеешь мышей ловить! А то ни мамы нет, ни папы, даже бабушки любимой и то нет. Заступиться за меня некому, вот и обижают все, кому не лень. Только ты, Милош, и есть. Для меня ты теперь - лучший друг. Но ты-то ворон, хоть и ручной. Захочешь ли ты дружить с привязанной к кровати лысой и больной девочкой?»
Поужинав, девочки стали переговариваться друг с другом, каждая вспоминала, какое блюдо готовилось в семье к празднику, как оно пахло, как выглядело. Такие разговоры девочки вели часто, это было своеобразной игрой и в то же время помогало вспоминать такой далекий родной дом.
Вале эти разговоры сегодня слушать было неприятно. И хотя больше к ней никто не приставал, и, видимо, до завтрашнего дня мучения ее откладывались, на душе у нее было тревожно и тоскливо.