– Это выпускной год, и я ощущаю давление. – Это не ложь, но и не причина, по которой я здесь.
Доктор Хан понимает это. Его глаза наполняются тем, что я называю отстраненной заботой. Я думаю, именно это делает его идеальным в своей работе. Он обладает способностью сопереживать, но не позволяет чувствам своих пациентов отразиться на нем.
Он записывает. Еще одна особенность доктора Хана – это традиционные методы. Он нечасто пользуется аудиозаписями.
– Было ли что-нибудь в последнее время, что могло спровоцировать стресс сильнее обычного? – спрашивает он.
– Да. – Я ерзаю на кожаной обивке, и она скрипит в оглушающей тишине комнаты. – Мне снились кошмары о том, как вы меня гипнотизируете, доктор Хан.
Его ручка замирает над блокнотом, а плечи напрягаются. Это весь ответ, который мне нужен. Это не было игрой моего воображения.
Доктор Хан быстро берет себя в руки.
– Как ты думаешь, почему тебе приснился такой кошмар, Эльза?
Я сажусь, скрипя кожей, и поворачиваюсь к нему лицом.
– Это не кошмар. Это правда.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку.
– Я не виню вас, доктор Хан. Я знаю, что у вас две диссертации, одна по психотерапии, а другая по гипнотерапии, так что не похоже, что вы делаете что-то противозаконное. Я также знаю, что тетя и дядя, вероятно, заставили вас это сделать, но мне нужно знать почему.
Он складывает свой блокнот, как будто собирается встать.
– Возможно, мне следует позвонить твоему опекуну и…
– Сохо Миллер, – обрываю я его. – Он – причина, по которой вы больше не практикуете гипнотерапию. После того, как вы помогли ему восстановить воспоминания, он покончил с собой.
Глаза доктора Хана наполняются чем-то похожим на печаль, и я знаю, что задела за живое. Я провела свое расследование, прежде чем приехать сюда.
– Я не Сохо, – выпячиваю я грудь. – Я не склонна к самоубийству. Я обещаю остаться в живых, если вы пообещаете не впутывать в это тетю и дядю. Они что-то скрывают от меня, и я должна знать почему.
– Сохо тоже говорил нечто подобное, – вздыхает он, и морщинки вокруг его глаз разглаживаются. – Он умолял меня узнать, кем он был, прежде чем потерял свои воспоминания. Когда он вспомнил, что именно он виновен в аварии, в которой погибли его жена и дети, он не смог смириться с правдой и покончил с собой.
– Я – не он. Я могу вынести правду. – Мой тон становится умоляющим. – Я просто хочу знать, зачем тетя и дядя обратились к вам.
Он сутулится в своем кресле.
– Когда твои опекуны впервые связались со мной, у тебя были неконтролируемые приступы: ты кричала и падала без сознания.
Я выпрямляюсь, мои руки на коленях становятся липкими.
– Как во время кошмаров?
– Кошмары – это проявление твоего подсознания. Когда ты была ребенком, твое сознание было наполнено кошмарами. Ты была травмирована и находилась в сильном шоке из-за пожара.
– И что?
– И я использовал регрессию, метод гипноза, чтобы помочь избавиться от прошлых травм.
– Вы хотите сказать, что тетя и дядя попросили стереть все мои воспоминания вплоть до пожара?
Чувство предательства наполняет мою грудь при мысли о том, что они делали что-то подобное за моей спиной. Они вторглись в мой разум. Ну и что с того, что они мои опекуны? Это не дает им права стирать мое прошлое.
– Они позвонили мне только для того, чтобы уменьшить беспокойство, потому что они слышали, что гипноз помогает. – Кажется, он испытывает ностальгию. – Они были в отчаянии, особенно твоя тетя. Она выглядела готовой на все, чтобы прогнать твою боль.
– И что? Вы все стерли за их спинами?
– Нет, Эльза. – Доктор Хан вопросительно смотрит на меня. – Я не стирал твои воспоминания. Ты сама это сделала.
Глава 39
Моя голова не перестает кружиться даже после того, как я выхожу из кабинета доктора Хана.
Я все еще не могу осмыслить последнее, что он сказал.
Я лишь ввел тебя в состояние, которое могло помочь справиться с твоим травмирующим опытом, но когда ты проснулась, твои воспоминания исчезли.
Решение моей младшей версии состояло в том, чтобы стереть все. Доктор Хан сказал, что иногда, когда всего становится слишком много, мозг может прибегнуть к пропуску травмирующих частей. Подавление воспоминаний становится жизненной необходимостью, а не вариантом.
После пожара я была в полном душевном и физическом смятении.
Я сцепляю руки замком, пока иду по коридору. Правильно ли я поступила?
Тогда как насчет тети и дяди? Они скрывали от меня эту правду в течение десяти лет. Я сомневаюсь, что они бы мне что-нибудь сказали, если бы я не сложила два и два вместе.