У тети Блэр и мамы было бедное происхождение, а отец был жестоким, когда употреблял спиртное. В отличие от мамы, тетя уехала из Бирмингема, как только ей исполнилось восемнадцать. Она усердно работала ради стипендии, чтобы оставить весь этот мусор позади. Она так и не вернулась в Бирмингем до несчастного случая, унесшего жизни моих родителей. Ее бедное происхождение подталкивало ее стремиться к совершенству. Все меньшее – это оскорбление ее интеллекта.
Независимо от того, насколько она перфекционистка, частичка ее детства просачивается в ее взрослую версию. Она вспыльчива и прибегает к повышенному тону, когда не получает того, чего хочет.
Даже подсознательно она воспроизводит насилие, которое применял к ней ее отец.
Это бесконечный порочный круг.
Я уверена, что поведение Эйдена в чем-то, если не во всем, связано с его детством.
Начиная с Алисии. Ее имя начинает звучать как загадка все больше и больше.
Стоп.
Я хочу ударить себя по голове. Почему я вообще об этом думаю?
И все же, когда мы с Ким идем по коридору, я не могу удержаться от поиска черных как смоль волос и этих металлических глаз.
Мы приходим в наш класс. Коул и Ронан увлечены беседой. Или, скорее, Ронан участвует в шоу одного актера, в то время как Коул читает книгу.
Увидев нас, Ронан ухмыляется.
– Bonjour, mes demoiselles[13].
Коул кивает в знак согласия.
Я улыбаюсь в ответ, усаживаюсь на свое место и достаю блокнот и карандаши.
– Хочешь повеселиться у меня дома? – Ронан поднимает брови, глядя на меня, намекая на то, что произошло на его последней вечеринке.
– Черт возьми! – шепот Ким привлекает мое внимание.
Я слежу за ее взглядом, и мое сердце перестает биться.
Эйден заходит в класс с Сильвер, держащей его за руку.
Глава 32
Мир перестает вращаться.
Я сжимаю карандаш с такой силой, что удивляюсь, как он не переламывается пополам.
Сильвер обхватывает рукой бицепс Эйдена. Она так радостно болтает, как будто они снимаются в какой-то банальной подростковой драме. Он одаривает ее своей ослепительной улыбкой, которой одарил меня сорок восемь часов назад.
Что-то внутри меня ломается.
Я слышу этот звук, громкий и жуткий.
Я чувствую, как рушатся стены. Кусочек за кусочком они собираются в темных уголках моей груди.
Серебристые глаза Эйдена встречаются с моими, поблескивая притворной снисходительностью.
Я почти могу представить, что бы он мне сказал, если бы заговорил.
Я лишил тебя девственности, и теперь я вернулся туда, где мне самое место.
У Сильвер самодовольное выражение лица. Я стараюсь не смотреть на нее, на блестящие светлые волосы, каскадом ниспадающие на плечи, или на идеально выглаженную форму.
Королю нужна Королева, крестьянка.
Давление нарастает у меня в глазах, но я отказываюсь позволять им видеть, какое воздействие они оказывают на меня.
Я отказываюсь позволять ему снова видеть меня плачущей. Я была достаточно глупа, чтобы проявить слабость раньше. Больше нет.
На этот раз Ронан теряет дар речи. Он продолжает переводить взгляд с Эйдена на Сильвер, потом на меня, как будто он участник какого-то шоу уродов.
Коул смотрит на Сильвер, затем на Эйдена, прежде чем бросить на меня сочувственный взгляд.
– Ты в порядке? – шепчет Ким у меня за спиной.
Я улыбаюсь, и по какой-то причине мне кажется, что это выходит убедительно.
– Могу я одолжить твой блокнот?
На секунду Ким кажется сбитой с толку.
Я умоляю ее взглядом.
Давай, помоги мне выбраться, Ким.
– Э-э, да, конечно. – Она роется в своей сумке и протягивает мне блокнот.
Я открываю его перед собой и сравниваю наши записи с прошлого урока. Моя рука все еще крепко сжимает карандаш, а плечи сводит от напряжения, но мне удается сохранять невозмутимое выражение лица, насколько это возможно.
Я не собираюсь плакать.
Королева сук останавливается рядом с моим столом. Поскольку я не поднимаю головы, мой обзор ограничен ее рукой, сжимающей руку Эйдена. У нее французский маникюр на ногтях, и от нее пахнет «Шанель». Она всегда пахнет и выглядит стильно, и хотя раньше я никогда не испытывала комплекса неполноценности, сейчас он обрушивается на меня как ураган.
Мой взгляд опускается на кроссовки Эйдена. «Найк». Отглаженные брюки и его легкий аромат чистоты. Это навевает воспоминания о том, как он прижимал меня к своей груди.
Все это было игрой.
Глупой, маленькой игрой.
– Оу, ты плачешь, Отмороженная? – насмехается Сильвер.