— Я думаю, ты чертовски сексуальна, Элли, — шепчу я, мое дыхание искушает кожу прямо под ее ухом. — Ты просто еще этого не понимаешь.
Так же быстро мое прикосновение покидает ее, и я поспешно прокладываю путь к кафедре, прочь от нее. От соблазна пропустить сквозь пальцы эту огненную гриву, затем зажать волосы в кулак, оттягивая ее голову назад, чтобы у нее не было другого выбора, кроме как смотреть на меня. Но разве это то, чего я действительно хочу? Чтобы она увидела, кто я на самом деле? Или мне продолжить кормить с ложечки ее или кого-нибудь еще иллюзией, что спровоцирует их собственную внутреннюю соблазнительницу?
Я откашливаюсь, теребя лацкан своего льняного пиджака. Эллисон все еще стоит, по-прежнему глядя на меня широко открытыми глазами и с приоткрытым ртом. Это было необходимо. Я должен был ей это сказать. Кто знает, что еще накрутят таблоиды за время ее отсутствия на публике?
Да-да, это все часть моих обучающих методов.
Я полон дерьма.
Поднимается рука, спасая от путаницы моего облажавшегося внутреннего диалога.
— Да?
Звук моего голоса побуждает Эллисон занять свое место, и я вынуждаю себя перевести взгляд на Мэриэнн Кэррингтон, полную женщину среднего возраста, которая с первого дня проявила себя матерью группы. Возможно, потому, что ее муж любит трахать девушек, которые годятся им в дочери.
— Очевидно, что я уже не девочка, — говорит она, растягивая слова на южный манер. — У меня не второй размер, и гравитация берет свое. Только так, стягивая и скрывая, у меня получается не выглядеть, как цирковой клоун. Как я могу быть соблазнительной? Что я могу сделать, чтобы мой муж снова считал меня сексуальной?
— Миссис Кэррингтон, прошу прощения, но у вас есть сиськи?
— Ч-что? — запинается она, хватаясь за грудь от фантомного учащенного сердцебиения.
— Сиськи? У вас есть они, верно?
— Ну... да. Конечно, — ее щеки вспыхивают румянцем, и она издает нервный смешок.
— И задница?
— Почему... да.
— Тогда вы можете быть сексуальной. Вы сексуальны. Вам только нужно в это поверить, чтобы ваш муж тоже это увидел, — я осматриваю макушки их голов, обращаясь не к ней одной, а желая, чтобы они все меня услышали. — Это не значит, что нужно быть худышкой или иметь самую большую грудь, или самый лучший зад. Нам плевать на ваши накачанные, полные коллагена губы или наращенные волосы. Мы просто хотим вас. Мы простые создания, дамы. Дайте нам что-то, что заставит наши рты наполниться слюной. С важным видом, в нижнем белье и на каблуках вытирайте пыль с мебели, делая вид, что совершенно не замечаете наших пристальных взглядов. Наклонитесь, чтобы подобрать что-то с пола, в блузке с расстегнутой верхней пуговицей, так мы сможем украдкой заглянуть в ваше декольте. Носите волосы распущенными, так мы можем представлять, как пропускаем их между пальцами, потягивая их, пока вы кричите от страсти.
Так, словно это было отрепетировано, мой взгляд встречается с оживленным взглядом Эллисон. Она думает, что эти слова для нее. Она, вероятно, думает, что она особенная. Но чего она не замечает — настоящая причина, почему меня так тянет к ней... так и искушает испортить этот идеально уравновешенный фасад.
Мне жаль ее.
Точно так же, как она полагает, что я посторонний человек, простой зритель в ее мире, она испытывает ту же участь. Эта жизнь роскоши, гламура и пестроты — не для нее. Мы с ней сделаны из одного теста — «белые вороны» среди миллионеров.
Может у нее есть деньги и статус, но она притворяется. Она не может быть честной даже сама с собой, и вот почему, так же сильно, как она интригует меня, в то же самое время она вызывает у меня отвращение.
По крайней мере, это то, что я говорю себе.
Я заканчиваю занятие с напряженными от возбуждения плечами, отсчитывая минуты, секунды до того, как я смогу сбежать в единственное место, где я свободен. К тому времени, когда я ударяю во входную дверь, я уже стягиваю с себя ограничение в виде «Кельвина Кляйна». Но я не переодеваюсь в плавки или шорты для бега, как делаю почти каждый вечер. Я направляюсь прямо в душ, устанавливая воду до обжигающей температуры, хотя снаружи тепло, сухое тепло пустыни высасывает жизнь из моей пересушенной кожи. Вода обжигает, но я не чувствую боли. Прямо сейчас меня пожирает жар другого рода, мое тело изнывает от желания погасить это пламя.