Исповедь Ангела
«ИСПОВЕДЬ АНГЕЛА» -
Так я решил озаглавить свои записи. Но, я – не Ангел. Я – просто Бен. «Просто Бен», называлась повесть, одна, из весьма не многих, прочитанных мною на уроках в начальной школе. Её содержание, давно выветрилось у меня из головы, а название, почему-то, запало в память. ПРОСТО БЕН (почему бы и нет) – и никаких излишне утомительных подробностей.
Да и кому нужны эти подробности сейчас? Но раз уж я взялся, образно выражаясь, за «перо» (а на самом деле, за блокнот и карандаш), значит дело, действительно плохо. Я пишу!!! И это я, который за всё время учёбы, использовал в качестве сочинений лишь сетевые штаммы, я, который за всю свою недолгую, молодую жизнь не написал ни единого письма, и мой максимальный рукописный труд – заполнение анкеты и подпись под контрактом. В общем, дело, действительно – дрянь.
А, впрочем, давайте по порядку. Кем я был несколько лет тому назад – обычным, конопатым мальчишкой, одним из тех, сотен тысяч себе подобных, проводивших всё своё свободное время на окраине небольших городков, купавшихся в маленьких, лениво текущих речушках и неглубоких прудах, ловко лазавших по чужим садам и затевавшим драки на перекрёстках. Меня изводили нотациями учителя, ругали соседи и дразнили девчонки, стараясь вложить в свои реплики, обращённые в мой адрес, максимальную долю презрения. Однако, со временем, когда я подрос на столько, что смог сверху вниз смотреть на родного отца, значительно раздался в плечах и свой интерес с соседских садов перенёс на один из перспективных разделов электронной техники, отношение ко мне, у окружающих, заметно изменилось. В день окончания колледжа, куратор долго и с чувством тряс мою руку. Родители однокашников с нескрываемой завистью косились в мою сторону, а девчонки, проходя мимо меня, старались, как бы невзначай, задеть меня теми частями своего тела, которые считали наиболее притягательными для моего внимания. И неспроста. Меня, судя по всему, ожидало блестящее будущее.
Этим наивным, запоздало опомнившимся дурочкам, стоило бы заметить то немаловажное обстоятельство, что меня давно не кидают, как прыщавого тинэйджера, в дрожь и пот, подобные, «подкаты». Того, кто уже имел немало возможностей близкого общения с опытными и чувственными подругами, не прельщает перспектива долгих уговоров самовлюблённой школьницы, которые, если и закончатся конкретным результатом, то в нём будет больше неуместных словоизлияний, притворных сожалений и пьяных соплей, чем ожидаемого удовлетворения. К чему лукавить? Именно, доминирующее над всеми иными чувство досады, вызывали у меня подобные «контакты». Подвозя очередную, такую «куклу» до калитки, я старался, изо всех сил, скрыть презрительную гримасу, ежеминутно грозящую исказить моё лицо. Вовсе не из за банальной вежливости или чувства приличия, я до судороги растягивал слащавой улыбочкой свой рот. Нет! Невыносима была сама возможность того, что эта, с позволения сказать, особь женского пола, заметив, ненароком, моё, с её точки зрения, неподобающее этому «знаменательному событию», настроение, может разразиться нескончаемым потоком бессвязных восклицаний, бессмысленных вопросов и истеричных обвинений. И тогда её, возвращающуюся снова и снова к уже исчерпанной теме, будет довольно сложно высадить из своей машины, не привлекая к себе лишнего внимания. Узнай любая, из них, какие чувства владели мною в такие минуты, она, несомненно, устроила бы скандал, попыталась шлёпнуть меня по лицу и назвать «козлом», «дерьмом», «циничным ублюдком»…
Но это не так! Я не циник. Нет! У меня всегда была прекрасная и романтическая мечта о престижной работе, положении в обществе, классной тачке, и желательно, не одной… О чём это я? Ну да, конечно, сам собой возникает вопрос – а при чём тут романтика? Романтика – в путешествиях по красивым местам, дайвинг, серфинг, горные лыжи, задушевные разговоры с близким другом у открытого огня… А ещё, при том, что не представляю я своего будущего без уютного дома и крепкой семьи. Такой семьи, какую сумели создать мои родители, полную взаимного уважения, доверия, понимания, совместных хлопот и забот о достатке и комфорте. Когда бы я, не возвращался в наш благополучный дом, в душный полдень или дождливую ночь, с дальней дороги или увеселительной вечеринки, после занятий в колледже или простой велосипедной прогулки, на пороге кухни меня всегда встречала мать. Её ласковая улыбка наполняла душу светом умиротворения. Она, неизменно подходила ко мне, легко прикасалась к моему плечу, как бы отводя своим прикосновением все трудности и невзгоды, которые могли прокрасться следом за мной с улицы, отгоняла их прочь своей непостижимой магией искренней заботы и любви. После, она заводила со мной неспешный разговор на какие-то обыденные, ровным счётом, ничего не значащие темы. Её тихий голос и звучание привычных слов, действовали на меня, как ведические мантры, завораживая, успокаивая, как бы вводя в состояние медитации. Если на душе и так было легко и радостно, то ощущения эти усиливались многократно. Если тревога или разочарование предшествовали моему возвращению домой, то под действием волшебных чар моей матери, они отступали куда-то в сторону, теряли остроту и утрачивали свою трагическую окраску. Я не был одинок. Пусть снаружи грохочет гром и ревёт ветер, я возвратился в свой дом, где меня любят и ждут, где пахнет сдобной выпечкой и свежезаваренным кофе, а летучий шёлк занавесок и кустики герани на подоконниках, защитят меня от невзгод, притаившихся с наружи лучше и надёжнее, чем стальные ставни и кованые решётки. И всё потому, что этого шёлка и этой герани, касались волшебные мамины руки. Отец, если он дома, то будет или в гараже, с инструментами, или в своём кабинете. Он, в отличие от мамы, никогда не выставляет своих чувств напоказ, говорит, обычно, мало, и всегда занят чем-то важным. Но, как бы то ни было, всё главные в своей жизни представления об окружающем мире, я почерпнул, именно от него. Не впадая в многословные объяснения или чтение нотаций, он исподволь подталкивал меня к самостоятельному решению незначительных, казалось бы, ситуаций, в полной мере дающих мне представления об истинной сути тех или иных обстоятельств или взаимоотношений. Обойдясь, если так можно выразиться, минимальным количеством шишек, я обзавёлся значительным жизненным опытом в свои, весьма молодые годы, выработал для себя прочную жизненную позицию и определённые принципы, применение которых в конкретных ситуациях, давало, только положительные результаты и проявило себя с самой лучшей стороны. Отец в нашей семье был твердыней, скалой, каменной стеной. Его резкий «орлиный» профиль с выступающим вперёд упрямым подбородком одинаково эффектно выглядел, как на фоне убегающего вниз ландшафта, под крылом пилотируемого им спортивного самолета, так и на фоне бархатных портьер во время воскресного обеда. Не могу сказать, что я всегда смиренно принимал его решения, и чем старше я становился, тем чаще, в неосознанных порывах самоутверждения, я старался доказать ему свою правоту и значимость. Но, куда бы, не заводил меня мятежный дух противоречия, я не переставал восхищаться непоколебимым спокойствием своего отца, его хладнокровием и железной выдержкой. Сколько помню себя, никогда не было такого, что бы голос отца срывался до крика. Властный, уверенный, в одной, постоянной тональности, он всегда звучал ровно и чётко. А взгляд, взгляд моего отца, твёрдый взгляд его глаз необычайного, именно СТАЛЬНОГО цвета, как я мечтал иметь такой же взгляд. Иногда, подолгу простаивая перед зеркалом, я снова и снова всматривался в своё отражение. Сводя брови к переносице в отцовской манере, я заглядывал в собственные глаза в поисках желаемого сходства. Все родственники утверждали, что я просто копия своего родителя. Во многом они были правы. Жёсткое очертание скул, волевой подбородок с едва заметной, пикантной ямочкой, уверенный и чёткий изгиб рта, решительно резкая линия бровей, твёрдый профиль… Но глаза, мои глаза были просто серыми, безо всякого намёка на металл, а тем более на сталь… Кое чего, мне, всё же добиться удалось. Возможно, именно после этих упражнений, моё желание на сходство с отцом, придало моей внешности и моему поведению некоторый оттенок брутальности, которая так привлекает внимание девушек. Заметив этот аспект, я уже заведомо начал подражать манере поведения своего отца, старался сократить поток словесных излияний, выработать уверенный тон и невозмутимо ровную манеру разговора. Я научился взвешивать каждое слово и не давать выхода эмоциям, пока полностью не успокоюсь и не обдумаю всё на «холодную голову». А ещё я использовал «живые тренажёры», как называл их в шутку и любя – моих младших сестрёнку и братишку. Провожая их в класс или на спортивные матчи, выслушивая их просьбы и жалобы, я старался представить, как бы повёл себя отец в данной ситуации, какое бы верное слово он нашёл, к какому решению склонил. Иногда, я на столько увлекался, что испытывал настоящую ревность, когда замечал, с каким бесконечным восхищением взирает мой братишка на нашего отца, напрочь забывая о моем существовании, в независимости от того, на сколько интересную беседу мы с ним вели мгновение назад. А какая острая зав