- На всякую ерунду не спорю, - осадил я Дина, - А если будет желание – попытаюсь.
Видимо, вид у меня был, довольно унылый, а выражение на лице говорило – а не пойти ли вам всем на… По этому, никто со мной, больше, не заговаривал. Дин, проводив меня до столовой, тоже исчез. На моё нынешнее рабочее место, меня отвёл посыльный из штаба, который, тоже, в приятели не набивался и беседу не заводил.
Довольно быстро, мне стало ясно, что мы, штатские, здесь абсолютно, без надобности. В силу, неизвестно кем, выданной инструкции, в наши обязанности входило наблюдение за аппаратурой и дублирование контрольных записей, которое велось штатным персоналом. Мы все работали и проживали отдельно от военных. Питались в маленькой столовой, отгороженной от общего пищеблока. Утром, в 09.00 и вечером в 19.00, дежурный по части, обходя территорию базы, делал отметки в журнале, о нашем наличии и присутствии. Рядовые и офицеры, почти не обращали на нас внимания, и только, если сталкивались, нос к носу, ограничивались односложным «Хай», то есть – привет.
Сержант Аллан, первым встретивший меня на выходе из грузовика и проводивший до моих «личных апартаментов», был, напротив, весьма общительным и добродушным. Я ощущал трогательное сочувствие в его взгляде и голосе, когда он, по делу, или, просто из любезности, обращался ко мне. Наверное, по этому, в его присутствии, я чувствовал себя, несколько неловко. Я – мужчина, а не ребёнок. А он старше меня, всего на несколько лет, и при этом относится ко мне покровительственно, как к младшему братишке.
Джоанна, при случайных встречах на территории или в столовой, не обращала на меня, ровным счётом, никакого внимания. Ни разу не поздоровалась и не поинтересовалась, кто я такой и что тут делаю. Просто, молча, проходила мимо, даже не глядя в мою сторону. Совсем иначе она вела себя в присутствии парней в военной форме. Сознавая свою внешнюю привлекательность, она, явно, кокетничала с ними, провокационно шутила, звонко смеялась, стараясь привлечь к себе, как можно больше внимания. Я – не моралист и не ханжа. Но, с моей точки зрения, девушка должна вести себя скромнее, если она, конечно, не конченная сучка. По этому, несмотря на её хорошенькое личико и отменную фигурку, ни уважения, ни симпатии она у меня не вызывала. А её подчёркнуто пренебрежительное, ко мне, отношение, так и подмывало, совершить какой-либо неприятный поступок, направленный ей в отместку.
Шустрый, легконогий Дин, попадался мне на каждом шагу. Непонятно, вообще, занимался он чем-нибудь, или нет. У него, со всеми, без исключения, был налажен доверительный контакт. То здесь, то там, он постоянно о чём-то болтал, то с рядовыми, то с офицерами. Его невысокую, поджарую фигурку, я неоднократно замечал, даже в «красном» секторе, строжайше запрещённым к посещению штатскими. У него были, на удивление тёплые, и даже, можно сказать, панибратские отношения с Джоанной. Заприметив её издалека, он приветливо махал рукой и, прищурив свои лукавые глазки, кричал: «Эй, Джо, потусуемся вечерком, детка?» На что она неизменно отвечала шутливым согласием, типа: « Не раньше восьми, Дин. Сначала я приму душ!», или: «Буду ждать, мой верный рыцарь! Но учти, окно настежь открывать не буду, тебе и форточки хватит!»
Тома и Джека я видел только в столовой, но даже там они не преставали оживлённо спорить между собой, не замечая ничего вокруг.
Чарльз, журналист, из всех, кого я повстречал в своей жизни, вид имел самый не привлекательный. Весь какой-то слащавый, скользкий и, судя по всему, лживый, трусливый и лицемерный ублюдок. Пару раз, случайно, я становился свидетелем его похабных приставаний к Джоанне. Причем, его нисколько не смущало выражение брезгливости, всякий раз появлявшееся на лице девушки, когда он, донимал её своим навязчивым вниманием.
Три дня, я провёл, как в воду опущенный. Но, на четвёртый, мало помалу, стал приходить в себя. Как ни странно, моё заиндевевшее сердце отогрела Дилси. После завтрака, я немного задержался в столовой, и когда небольшое помещение опустело, она тихо подошла и присела за мой столик. У этой полной женщины, с крупными чертами лица и медно смуглой кожей, был удивительно проницательный, одухотворённый взгляд. Её большие, черные, обращённые ко мне, глаза светились какой-то благостной добротой. Она, с чувством, взяла меня за руку и сказала:
- Послушай меня, Бен. Ведь тебя зовут Бен, не так ли? Тебе тяжело, я знаю… Как и всем нам… Мы здесь потому, что кому-то из наших родных, не всё равно, что станет с нами. Никому не известно, что произойдёт, но они, делают всё возможное, что бы защитить нас, дать нам шанс… Дать шанс нам и себе, снова быть вместе!
Она отпустила мою руку, встала из за стола, и удалилась, так же тихо, как и пришла.