– Ещё только раз посмеешь к ней притронуться – ты труп! Понял меня, сосунок? – он развернулся, схватил меня за руку и потащил в дом.
– Отец, зачем ты так с ним? Это я виновата, я не смогла его оттолкнуть.
– Правильно, потому что ты похотливая блудница! Что, между ног зачесалась?
– Я не понимаю, о чём ты, папа? Почему у меня должно зачесаться? Я ничем не болею. Я прошу у тебя прощения, – мы дошли до дома, паника внутри меня нарастала, я знала, что ждет меня за дверью.
– Я подам на вас заявление в полицию! – кричал Адам. – Я так всё это не оставлю! Я спасу Адель!
Дверь захлопнулась за моей спиной, как и надежда на спасение.
Господи, что меня ждет? Если за несчастный кусок мяса я так получила, то же что ждёт меня сейчас, за мой грех.
– Папочка, пожалуйста, не надо… – молила, обливаясь слезами, когда он снимал со стену плётку. Она висела там, как напоминание, чтобы я не грешила, чтобы знала, какая меня ждет расправа.
– Видишь, к чему приводит распутство? У меня теперь будут серьёзные проблемы. Он наступал на меня, похлопывая плеткой по руке. – Этот твой хахаль пойдёт подавать заявление. Но ты получишь своё!
– На колени! – от его голоса подскочила, я знала, лучше послушаться, иначе будет хуже. Повернулась к нему спиной, оседая на пол.
– Снимай рубашку! – трясущимися руками расстегиваю непослушные пуговицы на груди. – Ну, что ты возишься? – отец взял ножницы, вздрогнула, почувствовав холодный металл на шее. Он разрезал мне рубашку.
– Ты скажешь, что он приставал к тебе, а я заступался. Поняла?
Свист в воздухе – удар, кожа на спине горела, у меня вырвался болезненный крик, с силой сжимала длинную по колено юбку, слёзы лились рекой по моим щекам, катились по шее, убегая внутрь хлопчатобумажного лифчика.
– Ну?!
– Я не могу лгать?! Это грех! Я сама виновата, я отвечу за свои грехи.
– Тогда вместо трех, ты получишь десять ударов, – всхлипнула.
Сви-и-ист…
Уда-а-ар…
В глазах потемнело от боли.
– Не заставляй меня, – молила я.
– Ты умрёшь, упрямица, – умру?! Я не хочу! Я люблю жизнь, но пойти на предательство, солгать?
– Я не могу! Прошу, тебя не заставляй!
Сви-и-ист.
Уда-а-ар.
По моей шее полилось что-то: кровь. Видимо, кожа порвалась.
– Адель… – предупреждающие сказал он.
Сви-и-ист.
Уда-а-ар.
Боль с каждым разом всё больше и больше.
Сви-и-ист.
Уда-а-ар.
– Хорошо, я скажу! Не бей меня больше, – в глазах потемнело, я упала на пол.
***
Проснулась на спине от дикой боли, перевернулась на живот. На белых простынях остались красные полосы.
Посмотрела на часы, на работу нужно идти. Воскресенье день тяжёлый.
В ванной комнате разглядывала свою исполосованную спину. Знатно папа постарался, утирала слезы тыльной стороной ладони.
В душе щипало раны, под мои ноги стекала красная вода.
Обработала раны, где доставала рука, забинтовала, как могла. В больницу мне нельзя, отец такое не простит.
Иногда в голову приходили дерзкие мысли: сбежать. Но куда? Дом на нём, карточку, на которую приходит зарплата, он забрал. Мне приходится унижаться, просить у него деньги.
За что он так со мной? Всю жизнь была покорной, боялась лишний раз поднять на него глаза, и всё равно что-то делала не так.
Поднялась температура, бросила таблетку Адвила в стакан, она зашипела.
Сейчас станет легче. Отца, к моему счастью, не было в дома, не хочу его видеть, не смогу.
Хоть бы Адам не подал заявление в полицию. Я не хочу врать, но нет выхода.
На работе зарылась в кучу папок, сваленных на мой стол. Расставлять папки по стеллажам, было испытанием, лишний раз пошевелиться боялась.
Ко мне в каморку вошел полицейский в черной форме, показал мне значок.
– Да. Что вы хотели? – что спрашивать, и так понятно. Адам выполнил свою угрозу.
– Поступила информация о том, что ваш отец ударил мистера Миллера. Мне нужно взять ваши показания. Пройдемте со мной.
– Но как же моя работа…
– Не волнуйтесь, я оповестил руководство, они дали добро.
Через полчаса сидела в полицейском участке.
Я не видела отца, почувствовала, всё внутри сжалось. Оглянулась, он вышагивал по коридору, с каждым его шагом тряслась всё больше.
В голове звук:
Сви-и-ист…
Уда-а-ар…
С каждым его шагом:
Сви-и-ист…
Уда-а-ар…
– Здравствуй, дочка, – такой заботливый. – Как ты себя чувствуешь?
«Ты спрашиваешь?! Как ты смеешь делать вид, что тебе есть дело до меня?! Ты трясешься за свою шкурку, чтобы я ничего лишнего не сказала.» – Но я не могла произнести это вслух, только думала.