Содержание вроде бы революционное. Среди рисунков один такой: Будда Амитаба с огромным животом, важно восседая на почетном месте цветка лотоса, передает царю обезьян Май три тома совершенного канона, назначая его на важный пост. На корешке каждого тома блестящими золотом иероглифами написано: «Собрание сочинений Мао Цзэдуна».
— Ты псевдореволюционер, на самом деле ты порочишь председателя Мао!
— У тебя собачья смелость, взял да и изобразил нашего великого вождя председателя Мао в виде пузатого хохочущего будды! Да ты же заслуживаешь тысячу смертей!
— Ты думаешь, что революционные массы — дураки, не разглядят твои реакционные аллегории?
Настроение масс возбуждено, их возмущение трудно унять. Тот человек, как бы его не пинали, не смел даже рот открыть. Это был еще один конкретный пример использования живописи против партии в классовой борьбе.
Я тогда еше раз в глубине души стал размышлять: у революционных масс глаз острый, душа открытая, как стремительно они выросли на практике классовой борьбы. Этот тип настоящий контрреволюционер. Нам все понятно, что он замыслил, пусть не думает, что он такой хитрый.
— Ну и поделом тебе! Так и надо! Кто позволил тебе так нагло поносить председателя Мао!
Ван Вэньци тем не менее тихо сказал мне на ухо:
— Возможно он излишне горячо излил свой революционный пафос и не нашел пути для выхода из затруднительного положения?
— Как ты можешь говорить такое? Посмотри на каком месте он это затеял, кивнул я в его сторону.
То, что я увидел и услышал в первой половине дня, основательно пополнило мои знания о классовой борьбе, в моем сознании произошел большой скачок, теперь я уже сам мог наставлять других.
— Хватит смотреть! Нет тут ничего интересного! Столько увидели и еще не насмотрелись? Быстрей пошли! Пошли быстрей! — шумел Шао Гэньсян, собирая свой рассыпавшийся отряд.
Мы снова построились и двинулись в городское управление общественной безопасности.
Когда мы подошли к перекрестку с Центральной улицей, встретили заслон незнакомых людей. Склонившись, они стали разглядывать нашу обувь, смотрели так, что нам стало не по себе.
— Ты!... — один из вожаков показал пальцем на Шао Гэньсяна, приказал ему, — снимай обувь! — тон был настолько строгий, что, казалось, сделай малейшую попытку не подчиниться, и тебя сразу начнут колотить.
— Зачем? Что вы хотите делать? Мы тоже революционеры... — Шао Гэньсян, полагаясь на то, что нас больше, надменно кося глазами, ответил на приказ того человека.
— Пустые слова, приказывают разуться, значит разувайся!
— А если не разуюсь, тогда что?
— Посмеешь не снять свою обувь? Да на ней же контрреволюционный лозунг!
— На... обуви?!
— На обуви тоже появились контрреволюционные лозунги!
Таким образом реакционный азарт перешел всякие границы. Контрреволюционные методы действий дошли до крайностей.
Мы бестолково тратили время, глядя на то, как эти парни чистят подошвы обуви Шао Гэньсяна.
Он в нашей школе кандидат в баскетбольную команду. На нем были высококлассные красивые баскетбольные туфли новой марки «Хуэйли», недавно появившиеся в продаже.
Шао Гэньсян был человеком, который превыше всего ставит воздействие на человека палкой и окриком, он походил на решительного глиняного божка с тупым взглядом.
— Быстрее снимай! — противоположная сторона проявляла нетерпение.
— Вы несете чушь! — сквозь зубы жестко процедил Шао Гэньсян.
— Этот ребенок не слышит чему его учат!
— Революция всегда права!
Двое парней из противоположного лагеря, споря с ним, засучили рукава, бесцеремонно опрокинули его и насильно сняли туфли.
Мимо проходила группа очень рослых босоногих китайцев, один из них с горькой усмешкой сказал Шао Гэньсяну:
— Даже нас, провинциальную баскетбольную команду, разули такие же вот пацаны. Юный друг, зачем упрямишься? Здесь не разуют, так на другом перекрестке задержат, рано или поздно придется разуваться, так уж лучше раньше.
Члены баскетбольной команды провинции вприпрыжку прошли мимо нас. Яркое полуденное солнце жгло макушки голов. Асфальтовое покрытие от жары размягчилось. В некоторых местах битум расплавился. Следом за баскетбольной командой на улице остались глубокие следы очень крупных ног.
— Я считаю до трех и, если после этого добровольно не снимешь туфли, то потом пеняй на себя, мы не станем с тобой церемониться, — выставил Шао Гэньсяну «последнюю дипломатическую ноту» предводитель противной стороны.