Внешности Владика немного не хватало лучезарности Радьки и основательности Слона. Роста он был невысокого, чуть меньше обоих своих друзей. Зато — крепкий и мускулистый, и лицом своим, с необыкновенно правильными чертами, он походил на французского киноартиста Жерара Филиппа.
…И вот эти трое студентов — Вилен, Владик и Радий — стоят вместе с другими маевцами, построенными в каре, на площади перед светленьким двухэтажным зданием вокзала города Бийск, в компании других студиозусов из института, и командир их отряда втолковывает в очередной раз и без того очевидные вещи. К примеру: на протяжении пути следования по железной дороге в город-герой Москву спиртные напитки не распивать, на перроны без разрешения с поезда не сходить, с подножек не свисать и тем более не прыгать с них и на них.
Наконец, командир их распускает и идет узнавать у дежурного по вокзалу, когда подадут положенный студентам состав.
И вот тут-то происходит встреча, которая определит, как позже выяснится, судьбы всех пятерых молодых людей: трех парней и двух девчонок.
Но сперва Владик задумчиво произносит, ничего вроде бы не предлагая и ни к кому в особенности не адресуясь:
— Когда мне говорят, что ни в коем случае не следует распивать спиртные напитки, мне всегда начинает чрезвычайно хотеться их распить.
— Идея неплохая. И деньги имеются, — поддерживает Слон.
— В магазин? — задает Радька вопрос, уже ставший, в контексте данного разговора, риторическим. И сам же командует, простирая руку: — Да, товарищи, в магазин!
— Пойдемте все вместе, — замечает Владик, — выбрать сможем.
— Да что там выбирать! — с некоторой даже непривычной для него горячностью бросает Вилен. — «Беленькая» или «Три топора».
Друзья просят сокурсников покараулить их баулы и все втроем деятельно направляются в сторону торговой точки.
На другом конце привокзальной площади они видят еще одну большую группу целинников — преимущественно женского пола. Слон, возглавляющий шествие — он всегда главенствует среди друзей, коль скоро речь заходит о вопросах практических, — делает крюк. Маневр оказывается без слов понятен обоим спутникам: ясное дело, товарищ хочет пройти подле женского отряда. «Умно», — замечает про себя Владик.
Мимо большой группы девчонок Кудимов следует, не повернув головы и даже не замедлив шага — и понятно почему: ровным счетом ни одной гражданки, достойной внимания, среди них не оказывается. А вот подле двух наособицу стоящих дев Слон притормаживает, широко улыбается им и бросает:
— Здорово, девчата! Тоже с целины возвращаетесь?
Владик не может не отдать должное той легкости, с которой его друг завязывает разговор с совершенно незнакомыми девушками. У него самого так не получается. Ему все время хочется для первого слова придумать реплику поостроумней, повитиеватей — чтобы девчонка сразу поняла, с каким незаурядным парнем ей предстоит иметь дело. Но обычно, покуда Владислав измышляет слова для знакомства, а потом решается, наконец, их произнести — понравившаяся барышня или исчезает, или отходит на недоступное расстояние, или, что самое обидное, ее уводит другой, более незатейливый и смелый парень.
А у Слона никаких завитушек — атакует просто, скромно и не без выкрутасов. Зато его методы — действуют!
И объект для атаки старший товарищ выбрал что надо: одна из двух, та, что светленькая, — настоящая красавица. Вся лучистая, и глазки сверкают. И фигурка очень красивая, соразмерная: ножки, плечи, грудь. Другая девушка тоже хороша, но в другом стиле: черненькая и длинноногая, словно легкоатлетка. Может, по внешности она первой и уступает, зато в ней чувствуются — Владик на минуту задумался над определением — внутренняя сила и глубина. И девушка эта (как показалось ему) именно на него глянула со значением!
Так они и познакомились. Светленькую красавицу звали Жанной. Вторую — черненькую — кликали Галиной. Обе тоже были московскими студентками, учились в педагогическом и — да, Слон угадал — тоже возвращались с целины.
Тут репродуктор, висевший над вокзалом, прервал вдруг на полуслове свою разливисто-широченную песнь и сказал голосом Левитана: «Внимание, товарищи! Внимание!»
Владик с раннего детства не мог терпеть неожиданных объявлений из репродуктора, тем более тех, которые делал Левитан. У него засел в памяти этот черный раструб на улице, и слезы матери, и ее крик: «Владик, война началась!»
Однако сейчас голос диктора звучал иначе. Слышалась в нем не суровость и безнадега, а, напротив, радость и затаенное торжество.