о ней. Печальной была дорога на Мадрид поздней осенью 1936 года. Казалось, по ней шла в те дни вся
Испания, Испания, не хотевшая остаться с фашистами.
Навстречу машине двигались нагруженные нехитрым скарбом повозки, уныло брели мулы, навьюченные
собранными впопыхах узлами. Война гнала людей с насиженных мест на дороги, и теперь дороги
надолго становились их домом. Они хотели уйти от войны, но она шла за ними по пятам, преследуя их
взрывами бомб, пулеметным лаем и воем самолетов.
И Смушкевич подумал, что когда-то он уже видел нечто похожее. Но когда? И вдруг в памяти встал такой
же жаркий день. И дорога, запруженная повозками, бричками, телегами... Храпят уставшие кони. Ревут
упрямые, как и здешние мулы, волы.
Такой была дорога на Двинск, по которой они летом 1914 года уходили от немцев. Горестно вздыхала
мать, мрачно погонял уставших коней отец. А на телеге рядом с братьями и сестрой сидел он, тогда
совсем еще маленький. Они шли, как и эти вот сейчас, в неизвестное. Что ждало их впереди? [46]
И вот тогда, лежа на телеге, он впервые в жизни увидал в знойном небе самолет. Кто знает, чей он был?
Свой или чужой?
Самолет проплыл над ним и исчез. Но, быть может, именно тогда в мальчишеском сознании родилось и с
тех пор все крепло желание не летать, нет, об этом он и не думал, а хоть как-то приобщиться к тому миру
знаний и чудес, из которого прилетела эта загадочная птица.
Поток беженцев поредел. Машина свернула с шоссе и пошла по берегу маленькой речки.
— Вива, Рус! Вива, камарадо русо! — вдруг провозгласил шофер. Видя, что его не поняли, он обернулся
к Смушкевичу и Свешникову, кивнул в сторону реки и сказал: — Рус. — Затем, указав на видневшийся
впереди городок, добавил: — А там русос...
И, довольный своей шуткой, рассмеялся.
Оказывается речка называлась Рус, а городок впереди был Сан-Клементе. На его аэродроме
располагались бомбардировщики республиканцев.
Аэродром в Сан-Клементе напомнил Смушкевичу минский, каким он его увидел много лет назад. Те же
самолеты. Тогда последнее слово техники, а теперь безнадежно устаревшие. Словно не было их, бурных
последних лет стремительного развития авиации.
— Прямо как музейные экспонаты, — заметил Смушкевич Свешникову.
— А на этих экспонатах приходится воевать, — ответил тот.
Выслушав рапорт командира эскадрильи Виктора Хользунова, Дуглас, улыбнувшись, сказал:
— Вот где встретились... Ну, как вы тут живете?
— Да как видите, — Хользунов жестом добродушного хозяина обвел руками вокруг и сказал: — Не
тужим... [47]
— Всем вам большой привет. О вас помнят и ждут... А теперь давайте все по порядку.
И сразу исчезла вся официальность встречи и завязался тот откровенный разговор, который умел вести
Смушкевич.
Что волновало летчиков? Конечно же то, что их умение, знания не могут полностью раскрыться сейчас, когда они летают вот на таких самолетах. Правда, все уже досконально изучили эти французские «Бреге-
19», летающие со скоростью сто двадцать километров в час. И даже умудрялись наносить противнику
чувствительные удары. Но разве это может сравниться с тем, что они сумеют, будь в их руках машины
новейших марок!
— Машины уже есть, — сказал Дуглас. — Скоро вы их получите.
От бомбардировщиков Дуглас отправляется к штурмовикам. Их база в небольшом городке Кинтанар-де-
ла-Орден. Это уже в ста с небольшим километрах от Мадрида. И Дуглас торопится. Самолетов-
штурмовиков у республики пока вообще нет. Летчики, которыми командует Константин Гусев, еще не
принимают участия в боевых действиях.
Поэтому быстрее к тем, кому сейчас отводится главная роль, — к истребителям.
Их аэродром совсем рядом с Мадридом, в Алкала-де-Энарес.
Большое летное поле выглядело оживленным. Видимо, только что вернулось с задания несколько машин, и возле них, о чем-то громко разговаривая, собирались летчики.
Дуглас и Свешников направились к небольшому кирпичному домику с башенкой, примостившемуся у
самой кромки поля, рядом с ангарами. [48]
Когда они вошли в этот состоявший всего лишь из одной комнаты домик, командир приземлившегося
звена докладывал о выполнении задания. Говорил он скупо, казалось, даже неохотно.
— Кто это? — тихо спросил Дуглас.
— Денисов. Слова не вытянешь, не любит говорить зря. Зато в воздухе!.. — Свешников восхищенно
посмотрел в сторону Денисова.
Но видно, неразговорчивость командира звена истребителей была хорошо известна сидевшему за столом
немолодому, уже заметно располневшему человеку с коротко подстриженными светло-русыми волосами.
Он продолжал задавать Денисову один за другим лаконичные, точные вопросы. За каждым из них
чувствовалось тщательно изученное положение дел.
Увидев вошедших Смушкевича и Свешникова, он встал и четко, как умеют докладывать лишь любящие
свое дело штабисты, доложил о положении дел. Закончив рапорт, представился:
— Начальник штаба группы Федосеев.
Федосеев стал ближайшим помощником Смушкевича на первые, самые трудные для него месяцы
пребывания в Испании.
На аэродроме Алкала яснее, чем в любом другом месте, ощущался пульс напряженной жизни летчиков.
Иной она и не могла быть у аэродрома, ставшего основной базой истребительной авиации
республиканцев.
Здесь находилась группа, которую возглавлял полковник Хулио. В те трудные месяцы обороны Мадрида
и позднее, во время боев на Гвадалахаре, это имя не сходило со страниц испанских и наших газет. Мало
кто знал тогда, что принадлежало оно отважному командиру советских летчиков-истребителей [49]
Герою Советского Союза Петру Ивановичу Пумпуру. В авиацию он пришел давно. В начале 20-х годов в
двухэтажном доме на Стрельне, где когда-то был знаменитый на всю Москву ресторан «Яр», неподалеку
от Ходынского поля, превращенного в аэродром, дружной семьей жили летчики интернациональной
эскадрильи «Ультиматум».
Итальянец Примо Джибелли, ставший Героем Советского Союза в Испании и погибший над Мадридом, и испанец Рамон Касанелес, кому не довелось воевать на родной земле, но где воевал и погиб его сын, тоже летчик, венгры, немцы, турок и индус — все они, приходя на аэродром, неизменно встречали там
молодого угловатого авиамеханика. Петя, как его ласково называли летчики, дневал и ночевал на
аэродроме. Ковыряться в моторах было его страстью. Вечно он что-то чинил, подгонял, придумывал.
Сказать, что он был влюблен в авиацию, — это значит сказать очень мало.
Со Смушкевичем они были знакомы давно. Теперь Яков Владимирович засыпал его вопросами. И
слушая обстоятельный доклад, он про себя отмечал его умение глубоко анализировать происходящие
события и делать из них четкие правильные выводы. Пумпур несомненно обещал в скором времени
вырасти в незаурядного военачальника.
— Начнем с того, что против нас воюют главным образом немцы и итальянцы, — говорил Хулио. —
Немцы — это легион «Кондор». Летают на истребителях типа «Хейнкель». Скорость — триста двадцать
— триста сорок километров в час. Два пулемета. Убирающиеся шасси.
У итальянцев — «Фиат». У него скорость поменьше: триста — триста двадцать километров в час. Но
четыре пулемета. Из них два — крупнокалиберных. [50] Бомбардировщики «Юнкерс», «Савойя»,
«Капрони».
Пока у нас не было современной техники, наши вылеты носили больше символический характер.
Потому-то мятежники чувствуют себя в воздухе хозяевами.
— А хозяевами должны стать мы, — сказал Смушкевич. И подумал: «Сказать легко, а как это сделать?»
На аэродроме он уже видел только что прибывшие «И-15» и «И-16». Из них решено было сформировать