Выбрать главу

— А че, ништяк — на кочан окошечко, бумс! — уперся лбом в стекло юный пародист.

— Да ты разбегись, вон, чтобы уж мозги твои вшивые вылетели к ебеней матери! На хуя они тебе?! — багровея, свирепело старое поколение, не щадя одряхлевших коронарных сосудов.

Лайка привстала и ощерилась. Теперь они стояли двое против двоих, готовые накинуться друг на друга. А между ними сидел я — сторонний наблюдатель — и чувствовал, как сердце мое начинает биться в унисон с пульсом предгрозовой ситуацией.

— А че орать-то?! — басили малолетки, поглядывая на скалящуюся суку.

— А то! Знаешь, салага, почему нас американцы ненавидят?! — брызгая слюной попер на молодежь пенсионер. — Задумывался своей пустой головой, почему весь мир ненавидит русских?!

Лайка зарычала и выдвинулась вперед.

Я по паспорту русский: «Значит пробил мой час!» — протрубило у меня в мозгу.

— Почему?! — поднялся я со своего места и оказался, как пишут в газетах, между двух огней.

На мгновение все замерли, похоже даже лайка опешила.

— Потому что разрушители мы, понял?! Русские — разрушители! Варвары!!! — взорвался старик и лайка, разразившись яростным лаем, кинулась на меня — на простого русского парня у которого не было в жизни ничего примечального, кроме серпастого, молоткастого паспорта с отметкой в графе национальность — РУССКИЙ.

Но хозяин вздернул поводок — псина вздыбилась, щелкнула челюстями в нескольких сантиметрах от моего кадыка и, исполнив сальто, шлепнулась на пол.

«Киноманы» бросились вперед по проходу.

— Ну-ка, покинули вагон, придурки! — рявкнули динамики по всему салону. — А то я сейчас всех в милицию сдам!

Голова пенсионера-антируссиста юркнула в плечи, вражина весь скукожился, как под шквальным огнем легендарных «катюш», и кинулся в противоположную сторону, увлекая за собой остервеневшую суку. Двери захлопнулись.

— Проспект Просвещения — следующая, — объявил простуженный женский голос.

Трамвай тронулся, я рухнул на сидение.

«Знай наших!» — подумалось мне, напоследок.

4

Вот уж несколько лет подряд, ежедневно, отправлялся я с этого заколдованного трамвайного кольца на самом краю города с тайной надеждой: А вдруг на сей раз повезет! Вдруг произойдет что-нибудь такое, что озарит, подхватит и понесет в серпантинном вихре небывалых чувств к неизведанным, причудливым просторам иного существования, где распустится моя томительная блажь грандиозными бутонами сладкой прихоти и… зацветет, заблагоухает в оазисе священного Чистогана, где даже сны прозрачны и невинны, и где даже русским есть место. Пусть не надолго, пусть на одно мгновение, пусть смертоносно, но пусть!… Я толком-то и не знал, чего ищу, поэтому был открыт любому позыву. На малейшее прикосновение из вне я реагировал мощнейшей эрекцией всех чувств, имевшихся в арсенале моей души, естественно, в уповании на встречное движение, но именно в этот момент реальность начинала ускользать от меня и странным образом оборачивалась несусветным бредом. И в конце концов я неизменно оказывался в исходной точке. Неужели мне не разорвать этот cirkulus vitiosus?!

«Оплачиваем проезд, кто вошел. На линии работает контроль!» — пригрозил простуженный женский голос из динамиков. Двери вагона распахнулась и в салон вошла женщина. Маленькая, кривоногая, плосколицая казашка с распущенными черными волосами. Некрасивая, но неизведанная женщина с пышным бюстом под облегающей маечкой. Недоступные мне груди, реагируя на безобразные кривлянья вагона, грациозно покачивались. В мерных движениях чувствовался солидный вес.

«Искушение,» — только и успел подумать я, как тут же ему и поддался.

Казашка посмотрела на меня сквозь узкие и раскосые амбразуры. Темен был ее взгляд и глубок, а на самом дне сверкали ядовитые шипы.

У меня заломило поясницу, кровь хлынула в пещерные тела.

Казашка подошла вплотную и потянулась к компостеру. Две бомбы в немыслимое количество мегатонн повисли над моей головой. Я втянул сладковато-резкий запах (букет парфюма и пота), подержал на уровне переносицы и проглотил. Лакомство скользнуло в низ живота и расцвело.

Эх, если бы я был животным, или хотя бы первобытным человеком! Я бы знал, что мне тогда делать. О я бы действовал, как подобает — без страха и упрека, страстно и с размахом!

Дабы сдержать позыв, пришлось закрыть глаза. Но в полной темноте внутреннего взора меня уже поджидала совершенно голая казашка. Очертя голову, я кинулся на свою жертву. Теплое и мягкое хлынуло в лицо. Я открыл рот и заглотил сколько смог. Одновременно, мои руки заскользили вниз по выпуклостям и впадинам и пальцы заплутали в зарослях, а средний окунулся в кратер, бурлящий горячей жижей. Самка встрепенулась и отдалась. Затем, бросок вперед, и я подмял ее покорное тело под себя, лишь оставив на плечах тугие, подбритые икры. Член мой горел и ныл от вздыби, я высвободил сей факел и ринулся в расщелину…

— Метро «Озерки», - прохрипело над головой, и я очнулся.

Рядом толпилось масса народу, источающие духоту и пыль. Сердце мое трепыхалось, как обезглавленная птица, между ног было сыро и неуютно. Я поднялся и стал пробиваться к выходу. В просвете голов мелькнули черные волосы казашки. Едва замешкавшись, я вышел из трамвая.

5

Свежий воздух отрезвил. За спиной громыхал трамвай, увлекая с собой мое искушение, но его верные псы тянулись носами, поскуливали, сучили ножками, готовые припуститься вдогонку. Рванув поводок на себя, я осадил ретивцев: человеку в джинсах Lee, рубашке Colin’s, кроссовках Reebok сначала нужно заиметь деньги, а уж потом спускать чувства с цепи. Таковы правила игры.

Теоретически деньги уже существовали, оставалось лишь фактически занять их у Николая, на встречу с которым, я и прибыл.

До назначенного времени оставалось пятнадцать минут, и я решил прогуляться, чтобы развеяться и оглядеться.

Место людное. Центром тусовки — станция метро «Озерки»; стеклянные двери непрерывно штамповали гибкие тела девушек в коротеньких шортах и темных очках.

Справа — армяне на мангалах жарили шашлыки. Жидкий дымок взвивался в голубизну неба и растворялся в нем.

Слева — арабы в белых халатах заворачивали шаверму.

Полуголые женские тела, терпкий аромат восточной кухни и жесткие ритмы негритянской музыки красноречиво говорили мне, что мир пропитан безумием. И я ощущал его в себе, я сочился им, как сочится жиром подоспевший шашлык, или готовый стручок шавермы.

«Лучше отойду на безопасное расстояние,» — решил я.

Поодаль, на пыльной площади бряцала вокально-инструментальная группа:

«Лица стерты, краски тусклы.То ли лица, то ли куклы…»

Пел жирный парень в грязной майке, лениво теребя струны.

Я бесцельно прохаживался и вдруг боковым зрением приметил, что мной интересуются — рослая, стройная, распущенные волосы, в светлом платьице — двинулась на меня.

— Игорь? — тронула за руку, будто ковырнула сомнительную монетку, втоптанную в грязь.

Я посмотрел в улыбающееся лицо.

— Узнал? — выговорила требовательно и со смущением.

(наплыв)

Она полулежала на двуспальной кровати в халате из бордового шелка. Распущенные волосы скрывали половину лица.

Оставляя на полу джинсы, я подполз к ее лодыжкам. Затем, мурлыкая вздор, поднырнул под мышку, высвободил из под холодной, скользкой материи увесистую грудь и пощекотал кончиком носа черешню соска.

— Не надо… ты красивый мальчик и привык, что тебе никто не отказывает, — говорила она, дыша мне в макушку.

— Разве к этому можно привыкнуть?

Не насытившись одним плодом, я полез за соседним.

— Мне пора собираться, — простонала она и опрокинулась на спину. — Что ты делаешь?

Я распахнул халат, скатился по ложбинке меж грудей и провалился в пупок.

— У меня есть парень, который это делает…

— Как его имя?

— Кого?

— Который умеет вот так делать?

Мой юлящийся язык настиг ускользающую черную полоску трусиков и взъерошил примятые золотистые заросли.

— А…(шепотом)дурак.

Горячие и упругие ляжки стиснули мою голову в душистых объятиях. Я целиком окунулся в их аромат и осторожно отведал деликатеса.