Конечно, я был выпивший. Но если бы я пребывал в совершенной трезвости, то все равно бы расчувствовался. Я очень сентиментальный. И что хуже всего, мне это нравится. Я специально выдумываю различные душещипательные истории и, выдавая их за быль, рассказываю своим знакомым только для того, чтобы в финале самому лишний раз испытать это чудное состояние, когда в груди у вас вдруг что-то дрогнет, потом всколыхнется и наконец прорвется с такой силой, что вам уже на все наплевать. Потому что Душа ваша, непомерно разбухшая и отяжелевшая, разрождается спасительным ливнем слез!
В общем, я так расчувствовался, что мгновенно не только потерял контроль над мышлением, но и лишился разума. Ну и, естественно, повел себя слишком откровенно. Я выхватил из кармана деньги и сунул их малышу в руки:
— Держи, парень! — так громко и отчаянно выпалил я, что мальчуган отпрянул и вытаращился на меня, как на Кинг-Конга.
— Вы что, с ума сошли?! — подпрыгнула мамаша. — Вы чего ребенка пугаете?! А ну забирайте свои деньги! — затараторила она, вырывая бумажки из рук сына и запихивая их мне в карман. — Умник нашелся! Что это за новости такие?!
— Да нет, вы не поняли, — растерянно забормотал я и почувствовал, как вспыхнуло мое лицо. Я ведь очень стеснительный. Иногда доходит до того, что от стеснения я чуть не теряю сознание. Вот и сейчас в глазах у меня потемнело, а в груди сделалось пусто и холодно. К счастью, вагон остановился, двери распахнулись, и я бросился в них, как наблудивший кот со стола.
За спиной раздался пронзительный рев малыша.
Со мной такое случается сплошь и рядом. А все потому, что восприятие у меня какое-то извращенное, а ответная реакция просто гипертрофированная. В раннем детстве я даже чуть не погиб через такое неблагоприятное сочетание свойств моего организма.
Помню, было мне лет шесть, когда родители впервые взяли меня с собой в поход. Каждое лето во время отпуска они и еще несколько семей совершали какое-нибудь путешествие. То спускались на байдарках по реке Юрюзань, то отправлялись «дикарями» к Черному морю.
В то злополучное лето выбор пал на озеро Аслыкуль. Было решено за недельный срок обойти озеро берегом и стать лагерем еще на неделю, для рыбалки.
Сборы были недолгие, но кропотливые и основательные. Я старался изо всех сил и всем очень мешал.
Наконец тронулись.
К вечеру на рейсовом автобусе экспедиция добралась до деревни Алга и пешком двинулась к высокой горе, за которой, по указу местного пастуха, находилось желанное озеро.
Я был ошеломлен заново открывавшимся для меня миром.
Куда ни глянешь — просторы, просторы, просторы!
Синее бездонное небо, желтые поля подсолнечника и красное вечернее солнце сливались в моем девственном сознании в необузданно-радостную картину бытия.
Когда мы достигли подножия, стемнело.
Взрослые разбили лагерь, весело отужинали и улеглись спать. А я неотрывно, в каком-то душевном онемении, пялился на черную вселенную, кишащую мерцающими тельцами планет, и воображал. Так и уснул с открытыми глазами.
Проснулся я раньше всех, выполз из палатки, помочился на паутину, сотканную между двумя кустиками, и отправился на вершину горы — мне не терпелось увидеть озеро.
Я шел, глазел на просыпающийся мир и чувствовал, что со мной происходит что-то небывалое. Меня всего, как говорится, распирало изнутри, и казалось, что вот-вот разорвет на мелкие кусочки.
Я не выдержал и что было сил побежал.
По ту сторону горы покоилось великолепное голубое озеро, простирающееся почти до самого горизонта. И в тот самый момент, когда я выскочил на вершину горы и замер от удивления и восторга — над озером появилась солнечная макушка. Поверхность воды вспыхнула, и от самого горизонта к подножию горы выстлалась алмазная дорожка.
Вся жизнь представилась мне тогда вот таким же утром — наполненным восторга и неистовства. Я вдохнул воздуха столько, сколько позволяли мои легкие, и с безумно-радостным воплем полетел к солнцу.
Очнулся я уже в палатке с жгучей болью во всем теле.
Рядом, закрыв лицо руками, сидела мама.
Сквозь пальцы ее капали слезы.
Может быть, для всех нас было бы лучше, если бы я не увяз тогда в кроне одинокой березы, а разбился бы в дребезги о гряду прибрежных камней?
Возможно. Потому что проявившиеся во мне в то утро способности не только не вытряхнулись из моего изодранного тела, а напротив, укоренились и стали активно развиваться, поражая своими выходками и меня и окружающих.
Почти тридцать лет понадобилось мне для того, чтобы только лишь выявить их, как первопричину всех своих бед. Но во что я превратился за это время?!
Ну, слава Богу, с завтрашнего дня все пойдет по другому! И я представил себя будущего — независимое выражение лица, непроницаемый взгляд, безукоризненная логика мышления и филигранная точность движений. Отлично! Значит, завтра:
6.00 — подъем;
6.30 — физзарядка!
Пружинистым шагом направился я по перрону к эскалатору.
Мой непроницаемый взгляд отметил молодого парня с длиннющими волосами, собранными на затылке в хвост. Он стоял, упираясь обеими руками в мраморную стену и мучительно блевал в урну. К нему двигалась работница метрополитена в желтой форменной жилетке и с железным совком в руке.
— Вам что, молодой человек, заняться нечем? — сухо спросила она, грозно помахивая совком.
Я спокойно отвел свой новоявленный взгляд и шагнул на эскалатор — чем у них там дело закончится, меня уже не интересовало. Я жил завтрашним днем. Я поднимался вверх и сквозь пелену иронии смотрел на уплывающий вниз людской поток, постепенно наполняясь лилейным чувством превосходства.
8.00 — контрастный душ;
8.30 — легкий завтрак.
21.37 — Озерки.
Выйдя на воздух и не пряча лица от мороза, я прошествовал к трамвайной остановке.
Толпа, вразнобой переминаясь с ноги на ногу, вглядывалась в даль.
Даль холодно чернела.
«Общественный транспорт — горькое бремя малоимущих», — вдруг промелькнуло у меня в голове.
Да, это серьезное препятствие на пути к Новой Жизни! Человек, пользующийся общественным транспортом, не принадлежит себе, он во власти случая. Может случиться, а может и нет! Типичная модель хаоса.
Толпа встала на обе ноги и замерла. Я невольно обернулся.
Из черноты надвигались два ярких глаза.
«Будет жарко», — кисло думал я, сливаясь с потенциальными пассажирами…
— Тетка, проходи вперед, середина же пустая!
— Я выхожу на следующей! Зачем я буду проходить?!
— Дай войти! Видишь, дверь не закрывается!
— Никуда я не пойду! Я привыкла заранее
готовиться на выход!
— Так а мне-то что ж, теперь из-за твоих блядских привычек прикажешь жопу морозить?!
Диалог шел над моей головой, а я стоял на средней ступеньке, прямо между дискутирующими, и всеми членами ощущал на себе их непримиримость.
«Будем стоять, пока не закроем двери», — индифферентно объявил водитель.
И тут тот, который так беспокоился за свою нижнюю выпуклость, засопел и стал просачиваться вглубь, выдавливая меня вон.
Ох уж мне эти сильнохарактерные личности. Продыху от них нет.
Да, видно, сегодня я еще не был готов к Новой жизни. Слишком одряхлел во мне самый приоритетный наш инстинкт — инстинкт самосохранения. А иначе чем можно объяснить то, что я добровольно вышел из вагона на мороз?
По правде сказать, этот инстинкт изначально не внушал мне доверия. Помню, еще в раннем детстве, когда я жил у дедушки с бабушкой, он (инстинкт) проявил себя во всей своей несуразности.
В то время в доме напротив жил мальчик — чернявый татарчонок. Ух и гадостливый же он был! Как все мамаево Иго. То яйцом голубиным в меня запустит, то помочится на макушку, притаившись в ветвях дерева — ну проходу не давал своими забавами. Я его жутко боялся и всячески избегал, чем, естественно, подзадоривал его необузданное воображение.
Все мои родственники советовали мне сойтись с ним в честном поединке и биться до тех пор, пока «этот паршивец не обсикается!»
Но такой метод совершенно меня не устраивал. Вообще, все, что касалось малейшего противоборства, даже в таких гордых проявлениях, как футбол, хоккей и т. п., вызывало во мне отвращение.
В общем, я продолжал упорно пасовать. Но вот однажды получил я в подарок велосипед — маленький, но с надувными колесами. Это больше всего нравилось мне в моем велосипеде — как у настоящего, и даже насос прилагался!