Несмотря на многочисленные трещины в черепной коробке, Сопп, не приходя в сознание, протянул еще 48 часов, а обвиненный в убийстве Валачи на допросах твердил, что «у него помутился разум». При этом один из работников тюрьмы весьма недальновидно заметил: «Похоже, Валачи… никогда не расскажет всей правды».
В свете решения Валачи заговорить, просто бестселлером выглядит заключение психиатров, сделанное в преддверии суда. «Несмотря на внешнюю дружелюбность, — писали, в частности, эксперты, — Валачи находится, по-видимому, в состоянии серьезного стресса. Его настроение характеризуется умеренной тревогой и депрессией. Речь связна и последовательна. При обсуждении настоящей ситуации наблюдаются колебания и эмоциональная прерывистость в выражении мысли».
Далее в заключении говорится.
«Относительно возникших у него проблем субъект утверждает, что… он согласился «пройти в кабинет помощника надзирателя и сдаться». Он был так напуган, что прекратил принимать пищу и мыться. По его словам, в момент перевода в одиночную камеру он «был в плохой форме» и вряд ли кто сможет понять, что значит быть обвиненным в таком грехе. Его крайне мучило «клеймо стукача».
В отношении личности Валачи делается следующий вывод:
«Галлюцинаций и суицидальных тенденций не выявлено. Понимание и память не характеризуются непреодолимыми дефектами. Эксперту не удалось установить, являются ли его идеи относительно «клейма предателя» попыткой ввести власти в заблуждение или имеют реальную основу… В настоящее время его нельзя считать психически ненормальным. Он понимает суть ведущихся против него действий, может давать ясные показания, содействовать защите своих интересов и участвовать в судебном заседании».
Примерно на протяжении трех недель никто в Министерстве юстиции (ни в Вашингтоне, ни в Нью-Йорке, где велось следствие по делу об участии Валачи в наркобизнесе) вообще не знал об этих событиях. А тем временем местный прокурор в Атланте, которому было передано дело об убийстве Соппа, готовился потребовать для Валачи смертного приговора в связи с «жесткостью и бессмысленностью деяния».
В этот критический момент Валачи, наконец, удалось сообщить о своей беде Роберту Моргентау, прокурору южного округа Нью-Йорка, при помощи посредника, имя которого по известным причинам не раскрывается Министерством юстиции. В июле Моргентау была вкратце обрисована ситуация и было сообщено, что «Валачи желает сотрудничать с федеральными властями». После срочных консультаций с нью-йоркским отделением Бюро по борьбе с наркотиками Моргентау связался со своим коллегой в Атланте и сообщил ему о потенциальной ценности Валачи. Развязка наступила 17 июля, когда представляемому двумя адвокатами Валачи было разрешено признать себя виновным в менее тяжком преступлении (убийстве второй степени), после чего он был приговорен к пожизненному заключению. В тот же день в сопровождении Фрэнка Селваджи, сотрудника Бюро по борьбе с наркотиками, он был доставлен в вестчестерскую окружную тюрьму, расположенную в нескольких милях от Нью-Йорка. Там ему было присвоено другое имя — Джозеф ди Марко, и предоставлено отдельное помещение в больничном корпусе тюрьмы.
Однако надежды на то, что он сразу все выложит как на духу, вскоре улетучились. В момент совершения убийства в тюрьме Валачи отбывал два одновременных срока (15 и 20 лет) за торговлю наркотиками. Признавая участие в ряде конкретных преступлений, включая нераскрытые убийства в ходе гангстерских разборок, он продолжал утверждать, что в отношении второго срока, в связи с которым он в конечном итоге получил ярлык предателя, его явно подставили. Поэтому, уйдя из рук Вито Дженовезе, он немедленно обратил всю свою враждебность против Селваджи, который его допрашивал. «Это из-за тебя я попал в беду, — глумился Валачи. — Где ты был, когда мне было плохо?».
Надо отметить, что Валачи был достаточно умен, чтобы все-таки выдавать крупицы интересной информации, чтобы Селваджи не потерял к нему интереса. Поэтому Бюро, остро нуждавшееся в агентурных сведениях о торговле наркотиками, получило даже больше, чем первоначально рассчитывало. Постепенно «торговля» между Селваджи и Валачи привела к появлению на свет темных очертаний национального преступного картеля, объединяющего целый ряд направлений незаконной деятельности. И вот в конце августа комиссар Бюро по борьбе с наркотиками Генри Л. Джордано позвонил Вильяму Хандли, руководителю специального отдела Министерства юстиции, созданного прокурором Кеннеди для межведомственной координации борьбы с организованной преступностью и рэкетом. «Мы тут беседуем с одним парнем, — сказал Джордано. — Это может статься важным. Я направляю вам копии протоколов».
Почти сразу Хандли оказался в эпицентре ожесточенной бюрократической борьбы. Пронюхав в чем дело, с просьбой взглянуть на протоколы обратилось ФБР, после чего, по словам Хандли, интерес ФБР к Валачи стал «безграничным». ФБР официально обратилось с просьбой получить доступ к Валачи на том основании, что его информация «переступает границы» наркобизнеса. В неофициальном порядке Хандли было сказано: «Мы должны его заполучить». Такое давление было крайне неожиданным. «Меня это озадачило, — вспоминает Хандли. — Ни с того ни с сего самое могущественное в мире ведомство по охране закона буквально сбилось с ног из-за одного человека. Обычно они так не заводятся».
Но у ФБР была причина заинтересоваться Валачи. До прихода Кеннеди на пост генерального прокурора ФБР практически не занималось организованной преступностью. Например, в 1959 году на этом участке работало всего четыре сотрудника, причем их функции практически сводились к «ведению учетов», например, местонахождения известных рэкетиров. С другой стороны, около 400 сотрудников работало против американских коммунистов. Хотя формально директор ФБР Эдгар Гувер и подчинялся генеральному прокурору, при целом ряде занимавших эту должность лиц он действовал так, как будто их не существовало вообще. Кеннеди в этом отношении удалось многое изменить, по крайней мере в течение срока исполнения своих обязанностей. Он не только знал о су шествовании оргпреступности и был полон решимости пресечь ее распространение, но и имел еще в Белом доме родного брата. Итак, к 1962 году на участке борьбы с оргпреступностыо в Нью-Йорке было уже примерно 150 сотрудников ФБР, активно занимавшихся расследованием конкретных дел и наводок, наружным наблюдением и т. д. И все же ФБР, застигнутое врасплох требованиями Кеннеди добыть настоящие разведданные о преступном мире, было вынуждено развернуть широкомасштабную кампанию подслушивания и приписывать получаемые сведения источникам типа «тайный информатор Т-3, ранее отличавшийся высокой надежностью». И вот появляется Валачи, первый «живой» источник, информация которого совпадала с данными электронной разведки и обещала заполнить все «белые пятна».
Тем не менее при поддержке Кеннеди Хандли решил дать Бюро по борьбе с наркотиками больше времени для самостоятельной разработки Валачи. Однако две недели спустя, когда отчеты Селваджи перестали вселять надежды на какие-либо результаты из-за враждебности Валачи к Бюро по борьбе с наркотиками, просьба ФБР была удовлетворена и на арене появился Джеймс П. Флинн, специалист из ФБР по «раскалыванию», который подключился якобы для выяснения обстоятельств убийства в Атланте. На протяжении некоторого времени Флинн и Селваджи вместе допрашивали Валачи, который на гребне славы начал беззастенчиво сталкивать двух следователей лбами. К тому времени Валачи еще не назвал «Коза ностру» по имени, поэтому многие считали, что он лжет. Дело в том, что слова «Коза ностра» время от времени звучали на пленках, поэтому по крайней мере уже за год до появления Валачи ФБР имело основание полагать, что они обозначают широко известную «мафию».