Выбрать главу

Неожиданно похолодало. О себе дала знать водная гладь сибирской реки. Да и время уже подкрадывалось к вечеру. Посетители парка начали в спешном порядке покидать свое любимое место отдыха. Их примеру последовал и Чурсин со своей спутницей. За несколько метров до выхода из парка он остановился и с силой привлек ее к себе. Сделал это он спонтанно, даже невзначай. Почему он это сделал и продолжал делать, ему самому было непонятно. Скорее всего, его это заставляли делать неуправляемые им внутренние силы души, которые истосковались по женской ласке и доброте. Он сжал в своих объятиях стройную фигурку блондинки и внимательно посмотрел в ее глаза. В ее глазах были слезы. И эти слезы добавили ему не только жалости к этой женщине, но и прибавили ему смелости. Он вновь прижал ее к себе и тихо произнес:

– Инна, Инночка, я хочу быть сегодня с тобою, только с тобою… Ты меня слышишь?

Профессорша на какой-то миг прильнула к груди молодого человека, а затем резко отпрянула от него и ринулась прочь. Чурсин от неожиданности опешил. Однако это длилось очень недолго. Он, набрав в свои легкие, как можно больше воздуха, и стиснув зубы, ринулся вслед за женщиной, которая уже подбегала к автобусной остановке. Он неслыханно обрадовался, когда увидел автобус, который только что «отчалил» от остановки. Кускова, убедившись в том, что она на автобус опоздала, замедлила бег. Через несколько мгновений он подошел к ней и взял ее за руку. Ее руку он не выпускал до самого порога ее квартиры.

Кускова жила в кирпичной девятиэтажке, в самом центре города. Трехкомнатная квартира находилась на четвертом этаже. Дополнительную комнату ее отец получил, как профессор. Молодому гостю нравилась все, что было в квартире. Особенно его поразили небольшие картины, посвященные природе. Их было около десятка. Увидев недоуменный вгляд Чурсина, хозяйка произнесла:

– Эти картины рисовал мой папа… Сибирская природа была его хобби…

Темное одеяло ночи все больше и больше окутывало город. Хозяйка постелила гостю в комнате своего отца. Затем она предложила ему принять ванну. Чурсин с радостью принял предложение. Он зашел в ванную комнату и открыл кран с горячей водой. Страсть к горячей воде, горячему пару он приобрел еще с самого детства, когда с отцом ходил в собственную баню. Отец любил жаркую баню, парился до изнеможения. Маленького сына он в прямом смысле кидал на полок, поддавал воды на раскаленные кирпичи и принимался отчаянно хлопать березовым веником по голому телу мальчишки. Сначала Егорка страшно сердился на отца, часто плакал, однако, затем привык. Уже с десятого класса парился с отцом наперегонки. Поджарый и долговязый мужчина все больше и больше уступал первенство своему высокому и выносливому ребенку.

Через некоторое время Чурсин опустился в ванну и закрыл глаза, принялся размышлять. Он все еще не мог представить себе то, что он сегодня совершил в парке. Происшедшее не умещалось в его голове. В том, что он поступил опрометчиво, даже очень нагло, он уже нисколько не сомневался. Что его в тот момент осенило или угораздило, он до сих пор по-настоящему не понимал. Вполне возможно, толчок для этого дал стакан вина, а может, и красота наставницы, которая была одной из самых красивых женщин университета. Егор Чурсин, еще будучи студентом, как и многие его однокурсники, «прокручивал» в своей голове и в сердце естественную красоту средних лет женщины и сравнивал ее с красотой студенток, которые были значительно ее моложе. Юноша всегда отдавал пальму первенства старшей. Первенствовала она и сейчас.

После ванны он направился в комнату и сразу плюхнулся в постель. У него очень приятно заныло тело, сказывалась почти круглосуточная беготня. Думать о высоких материях ему в этот момент не хотелось. Его тело и его мозг отдыхали, отдыхал и весь организм. Отдыхал, как загнанная лошадь, которая день и ночь таскала тяжести, забыв обо всем на свете. Неожиданно по коридору раздались легкие шаги, затем что-то зашумело. Чурсин понял, что хозяйка вошла в ванную комнату и включила воду. Он, недолго думая, быстро вскочил и на цыпочках подошел к ванной комнате. Затем приложил ухо к двери и замер. Открывать ее он не стал. Не от страха, а от уважения к этой прекрасной женщине. Ему казалось, что, в противном случае, она его намерения поймет неправильно, и все это может кончиться непредсказуемо.