– Бог, ты мой! За что же ты меня так страшно наказываешь? Ну, за что же, скажи, мой Егорушка?
Чурсин на ее вопрос был бессилен что-либо ответить. Он только очень осторожно смахивал своей ладонью ее слезы и тяжело вздыхал. Одно мог он сделать сейчас как мужчина, как человек, это еще сильнее любить эту женщину. В том, что эта ночь будет последней в их жизни, никто не сомневался. И от этого понимания, и от этой безысходности, они все больше и больше окунались в океан любви…
Проснулись они поздним утром. У каждого на душе скребли кошки. Особенно тревожился за свою любимую Чурсин, который сейчас ее не узнавал. Ему не верилось, что эта осунувшаяся женщина с темными кругами под глазами, есть Инна Владимировна Кускова, профессорша, которую он всегда видел сильной и умной. Сейчас эта умница и красавица плакала, ее хрупкие плечи вздрагивали. На прощание она несколько приободрилась, и сильно сжав его руку, серьезно произнесла:
– Мой любимый Егорушка, послушай моего совета… Иди по этой жизни осторожно, очень осторожно… И еще я тебе скажу, как ученый человек. Пиши быстрее, как это возможно, докторскую диссертацию. Именно она тебе даст дорогу в будущее. Я давно заметила, что у тебя есть рвение к науке. И ты ее осилишь, мой Егорушка…
Чурсин после умозаключений своей любимой наставницы с грустью улыбнулся, затем поцеловал ее в губы и со слезами на глазах открыл дверь. Ему тотчас же вдогонку донеслось:
– Прощай, мой любимый, прощай навсегда…
Через полчаса Чурсин сидел в плацкартном купе пассажирского поезда. Вагон был почти пустой. Только в середине его сидела немолодая парочка, которая за трапезой о чем-то тихо шепталась. Он, как только поезд тронулся, получил постельное белье и сразу приготовил постель. Затем принялся размышлять о том, что произошло за время очередной встречи с Инной Кусковой. В том, что эта встреча была для них последней, он нисколько не сомневался. Он потерял эту женщину всего час назад, потерял навсегда. Потерял не по своей вине, а по вине того общества, по вине той системы, которую придумали сами люди, в том числе, и он сам, как человек и как коммунист. От этих мыслей ему становилось не по себе. Порою ему хотелось сорвать стоп-кран поезда и выпрыгнуть из вагона, затем помчаться к женщине, которую он сильно любил. Однако он этого не делал, не делал вполне осознанно. Он не сомневался, что ни он сам, ни его любимая женщина, да и они вместе вдвоем, бессильны сломать эту систему. Сейчас у него, как и раньше, утешением и надежой оставалась историческая наука. Она была для него не только его призванием, но и мерилом его таланта, его жизни. Он твердо решил, как можно, скорее писать докторскую диссертацию…
Глава вторая.
Склочник
С темой монографии Чурсин определился к концу августа. На это ушло почти полгода. Во время очередного летнего отпуска он опять по-человечески не отдыхал. Зато ему удалось побывать во многих библиотеках страны, в том числе и в Москве. Искать какие-либо контакты с Инной Кусковой он не стал. Занятие это было не только бесполезное, но и в некоторой степени даже опасное. В том, что она находилась на спецучете в серьезных органах, он не сомневался. Жажда научной работы с каждым днем, а то и с каждым часом, привлекала его к себе, забирала у него все его умственные и физические силы. Образ любимой женщины постепенно уходил на задний план. Он все продолжал снимать комнату у бабы Маши. Многолетнее пребывание квартиранта старую женщину устраивало. Он был очень спокойный, не буянил. Она никогда не находила у него пустых бутылок из-под спиртного. Не было у него и бычков от сигарет. Не водил он к себе и женщин. Длительные командировки постояльца также радовали старуху.
Несмотря на все свои человеческие и нечеловеческие странности, молодой мужчина вовремя платил ей деньги, как за проживание, так и за питание. После защиты кандидатской диссертации Чурсин попросил хозяйку готовить для него пищу и стирать белье. За любые дополнительные услуги он доплачивал. Однако этим он не слишком часто ее обременял. Днем его не было, ночью он спал. Даже в редкие минуты общения, диалога, как такового, между ними не получалось. Постоялец больше работал на прием. Узнав о том, кто из жильцов дома напакостил друг другу, или сколько стоят овощи на центральном рынке, он делал вид, что остальное его уже не интересовало. На заумные вопросы хозяйки он отделывался молчанием или отсылал ее к постоянному источнику информации – телевизору. «Черный ящик» она смотрела почти весь день. Он ее не только информировал о всех новостях в стране и за рубежом, но и спасал от ничегонеделания. Подруг в доме у нее не было, не было и мужчин. Ее ровесницы по возрасту, как таковые, в «хрущевке» отсутствовали. Ровесники-мужчины были, но она их страшно презирала. Считала, что все мужики одни только пьяницы.