– Никак нет, товарищи коммунисты… – Затем, провел рукой по влажному лбу и добавил. – Это настоящая правда…
Среди членов бюро вновь произошло оживление, кое-кто засмеялся. Чурсин, стоя на ковре, продолжал лупать своими глазами. Затем непонятно почему улыбнулся. Во весь рот улыбнулся и Соседко. Он, окинув взглядом Чурсина, а потом всех сидящих, опять придвинул к себе стул и со смехом произнес:
– Ну, что я, Вам, товарищи коммунисты, говорил… Коммунист Чурсин не вел и не ведет аморальный образ жизни, как написано в решении кооперативного института… О половой распущенности члена нашей партии вообще не стоит вести речи… – После некоторого раздумья он очень серьезно добавил. – И еще. Я хочу сказать моим коллегам по партии, что коммунист Чурсин очень способный человек…
В своей очень короткой, но очень лестной информации Соседко испускал в адрес «персональщика» одни только плюсы. Чурсин присел на стул. Моральная поддержка одного из членов бюро моментально прибавила ему не только физических сил, но приподняла его моральный тонус. У него исчезли боли в сердце, не стали дрожать руки. Заключение руководителя двухтысячного коллектива, Чурсин слушал с влажными глазами. Оно было полностью в его пользу. Соседко, держась руками за спинку стула, потетически произнес:
– Товарищи коммунисты, скажите мне на милость… А кто из нас не изменял в далекой молодости, не говоря уже о настоящей старости? – С улыбкой глядя на сидящих, он продолжал вопрошать. – А кто из нас не ошибался в своей жизни, как на женском фронте, так и на производстве?
Члены бюро на риторические вопросы своего коллеги отвечать не осмеливались. Кое-кто из них листал бумаги. Некоторые усмехались и утвердительно кивали головой.
Желающих выступать по персональному дела Чурсина не оказалось. Молчал и секретарь парткома «кооператива», представляющий его персональное дело. Создавшаяся ситуация на какой-то миг Мясникова ошеломила, даже шокировала. Он не ожидал от членов бюро такой «злости» против общеизвестного склочника и ловеласа. В нервном напряжении пребывал и сам Чурсин. Он облегчено вздохнул, когда члены бюро поставили его вопрос на голосование. Предложение коммуниста Соседко прошло единогласным. Из партии его не исключали. Объявили строгий выговор. Формулировка была прежней, как и четыре года назад, «за неправильные отношения с товарищами».
На этот раз Чурсин ринулся домой, как лань. Он не скрывал своей радости. У него еще оставалась надежда работать в вузе и заниматься наукой. Лариса, узнав о легком партийном взыскании, обняла его и заплакала. Плакала от радости. У них обоих еще теплилась надежда на поручение областного комитета партии. Со времени посещения уютного кабинета Торшина прошло почти три месяца. Чурсин до этого не беспокоил своего знакомого партийного чиновника. Сегодня не выдержал, позвонил. Услышав знакомый голос в трубке, он с придыхом выпалил:
– Андрей Васильевич, что там нового в отношении будущего профессора? – Голос в трубке неожиданно исчез. Эти мгновения тишины для Чурсина показались целой вечностью. Он вновь повторил свой вопрос. Через минуту, а может и позже, из трубки раздалось. – Извините, уважаемый Егор Николаевич… Ваша кандидатура не прошла… Скорее всего, верхи ее зарезали…
Чурсин от неожиданности замер, словно сфинкс. Его бросило в жар. Он медленно опустился на край длинной тумбочки, на которой стоял телефон, и заплакал. Из трубки все еще раздавался знакомый голос:
– Пойми меня правильно, Гошка… Я уже неделю об этом решении знал, но не хотел тебе приносить боль… У тебя и так проблем хватает…
Чурсину сейчас было не до объяснений знакомого мужчины. Он со злостью бросил трубку. Затем ринулся в свою комнату и упал на кровать. Лариса весь разговор слышала и стала плакать.
В этот вечер и в эту ночь в небольшой комнате «хрущевки», находящейся на улице Краснозаводской, произошла настоящая человеческая трагедия. Умный и одаренный человек, придавленный партийным диктатом, умирал не только как личность, но и как талант. Умирала, как человек, и его любимая женщина. Лариса уже не сомневалась, что у ее мужа уже никогда не будет будущего в этом обществе. Эту ночь никто из них не спал. Никто не проронил ни слова. Мужчина лежал с закрытыми глазами и все о чем-то думал. Каких-либо планов на жизнь у него не было, не было даже и на завтрашний день. Лежала с закрытыми глазами и молодая красивая женщина. Она ни о чем уже не думала. Она только тяжело вздыхала и всхлипывала…
После поистине удручающего известия о провале своего трудоустройства в Средней Азии, Чурсин впал в настоящую спячку. Он день и ночь лежал в постели. Лежал с закрытыми глазами. Он ничего не делал. Ни о чем не думал, ничего не кушал. Лариса для него сейчас тоже не существовала. Почти ежедневно звонил телефон, звонил иногда истошно. Чурсин к телефону не подходил, не подходил сознательно. Вести с кем-то разговор он не хотел. В том, что его из института в недалеком будущем выгонят, он уже не сомневался. Лариса со слезами на глазах смотрела на своего мужчину и тяжело вздыхала. Только и всего. Она уже изучила его характер. Вытащить любимого Гошку из его собственного внутреннего мира, для нее было безнадежным делом. В отличие от него, она ходила на занятия. Она не хотела иметь проблем с деканатом. Она все еще надеялась до рождения ребенка закончить второй курс. Домой она приходила очень уставшей, и выпив стакан чая, валилась в постель. К занятиям она не готовилась. У нее, как и у ее любимого мужчины, была полнейшая аппатия к человеческому обществу, да и к жизни…