Автор: Пенни Рейд
Исповедь
Рейтинг: 18+
Серия: Вне серий
Главы: Короткий рассказ
Переводчик: Eli Black
Редактор: Натали Иванцова
Вычитка и оформление: Таня Панайоти
Обложка: Eli Black
Специально для группы: K.N (https://vk.com/kn_books)
ВНИМАНИЕ!
Копирование без разрешения переводчиков запрещено!
От создателя серии «Knitting in the City», Пенни Рейд. Пожалуйста, насладитесь этим эксклюзивным отрывком под названием «Исповедь».
«Я всегда писала короткие рассказы. У меня сотни идей, которые пульсируют в мозгу и не дают уснуть. Этот короткий рассказ был написан более десяти лет назад, а идея пришла мне, когда я была (та-да-да-ДАААМ!!!) на исповеди.
Я редко пишу серьезные вещи без смешных моментов. Надеюсь, вам понравится».
— Благословите меня, Отец, ибо я согрешила... — и грешила, и грешила... и грешила, — …прошло шесть месяцев с тех пор, когда я последний раз была на исповеди.
Мэри взглянула на сапфировые четки, которые держала трясущимися пальцами; в тусклом свете исповедальни они казались почти черными. Она поджала губы, сглотнула и, желая скрыть себя, опустила голову, позволяя густым темным волосам упасть занавесом перед лицом. Ширма между ней и священником не давала достаточного укрытия.
Она услышала, как человек за ширмой прочистил горло, и ждала поощрения, чтобы продолжить, не потому, что оно было необходимо, а скорее потому, что Мэри не была уверена, что без этого сможет приступить к исповеди. Закрыла дымчато-голубые глаза, и постаралась вспомнить каждый незначительный проступок, который совершила за последние несколько недель, пытаясь отложить истинную причину своего визита.
Молчание затянулось, становясь осязаемым, значительным, тяжелым. Где-то в церкви скрипнула скамья под весом прихожанина, также Мэри расслышала практически бесшумный скрип церковной двери, когда та открылась и закрылась. Мэри заправила волосы за ухо рукой, обтянутой в черную перчатку, и подняла лицо к ширме. Она услышала тихие шаги своего телохранителя в итальянских кожаных ботинках, надежного, но ненавязчивого. Он соблюдал дистанцию от места, где она должна была признаться в своих грехах.
У нее было чувство, будто она тонет в тишине, словно в бассейне с чем-то вязким, заполняющим ее легкие. Нарушить молчание было и пугающе и необходимо одновременно.
— Я солгала своей семье о том, куда пойду сегодня, — поспешно выпалила Мэри, глотая слова. Это была первая мысль, пришедшая ей в голову, которую можно считать грехом. Она, двадцатишестилетняя женщина, лжет своей семье, что идет на исповедь. Ее длинные густые ресницы затрепетали, а скромное черное шерстяное платье вдруг стало узким и вызывало зуд. Вдобавок к своему смущению она покраснела, румянец залил ее шею и щеки, и она снова склонила голову.
— И я… э... — Мэри остановилась, ее голос звучал неуверенно, когда она пыталась вспомнить все обиды, которые нанесла сестре, — я солгала своей сестре и отцу... об этом.
Глаза начало жечь от слез, и она прикусила губу, стараясь, чтобы подбородок не дрожал. Она понимала, что это было нелепо, и откладывать дальше было уже некуда. Она знала, почему оказалась тут — ей нужно высказаться, и ни ее семья, ни друзья не были хорошим вариантом.
— Дело в том... — вздохнула она. — Дело в том, Отец, что я совершила нечто, чего не должна была, и я… — в груди образовалась невероятная тяжесть, — …я не знаю, что теперь делать.
Четки принадлежали ее бабушке. Мэри вспомнила тот день, когда ее бабушка умерла, и отец отдал их ей. Это традиция, сказал ей отец. Четки передаются по женской линии, как чертов терновый венец.
— Считаю необходимым начать эту исповедь, сказав, что я не раскаиваюсь в том, что сделала... — из-за всплеска воспоминаний ее лицо стало гореть еще сильнее. С трудом она оттолкнула обжигающие воспоминания в тайник своего сознания, запирая на замок. Но как бы она ни хотела похоронить их там, она также хотела когда-нибудь иметь возможность пережить их снова... и снова.
Но это невозможно, уже нет.
— Хотя я и не жалею об этом, но понимаю, что поступила неправильно. Я знаю, я была неправа, — Мэри положила локоть на выступ чуть ниже ширмы, придерживая голову одной рукой и сжимая четки другой, — я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за меня, и боюсь, что… независимо от того, что сделаю… не смогу это предотвратить.
Черное кружево, покрывающее голову и символизирующее скромность, соскользнуло, когда она пробежалась пальцами в перчатках по своим мягким волосам. Вуаль упала к ее ногам и Мэри не стала ее поднимать. Мысль о скромности сейчас была абсурдна.
— Я замужем, — ее голос был ровным, как и ее брак. — Я не люблю своего мужа, но не думаю, что это сейчас имеет значение.
Краем уха она услышала, как священник передвинулся с другой стороны ширмы, но так как она в основном разговаривает сама с собой, то не обратила на это внимания.
— Мой муж выбрал не меня, а мою семью. Я была шестнадцатилетним ребенком, а он… уже не был ребенком, — она с трудом сглотнула, пытаясь не дать горечи отразиться в своем голосе.
— Но… но у меня были чувства к нему. Я чувствовала… я была... — прищурив глаза, она как будто пыталась подобрать нужное слово среди резных деревянных рам ширмы. — Я была увлечена им... — она кивнула, соглашаясь со своим выбором слов, — …и я была верна ему десять лет. Я была верна. Я хранила его секреты, я сделала его бизнес своим, его приоритеты своими. Видите ли, наш брак был... между семьями. Это был скорее брак двух семей, нежели брак двух людей, — она поджала губы, и уголки ее рта опустились. — Но он не был верен.
Мэри покачала головой, чувствуя себя усталой и истощенной. Горечь сменилась разочарованием.
— Он говорит, что любит меня. Он говорит, что те женщины ничего не значат, — она сжала челюсти, в голубых глазах сверкали молнии, пока она смотрела перед собой, не видя ничего в непрозрачном коричневом ящике. — Мне наплевать на женщин, потому что я не забочусь о нем. Он думает, что я злюсь, и он прав, но это не из-за него, не из-за женщин, не из-за лжи, это… это из-за того, что я потеряла.
Стук сердца начал отдаваться в ушах, а в горле застрял ком. Она безуспешно пыталась проглотить его, и ее голос стал хриплым и напряженным.
— Я злюсь из-за того, что они отбирают у меня. Я злюсь из-за того, что не могу иметь.
Мэри позволила сапфировым четкам выпасть из рук на деревянный выступ перед ней, проигнорировав звук, с которым столетняя реликвия соприкоснулась с твердой поверхностью, и начала снимать перчатку с левой руки. Как только ей это удалось, она помедлила и пристально посмотрела на неприлично большой старинный бриллиант, украшающий ее безымянный палец. Золотое кольцо, казалось, высосало все тепло из воздуха, и Мэри задрожала.
— Я влюбилась в человека, который является врагом моей семьи. Они не знают, не должны знать. Я пряталась, обманывая месяцами, — ее голос звучал как будто издалека, словно она слушает кого-то другого или свое эхо. — Я влюблена в него, но он не знает кто я, потому что я врала и ему тоже.