— Скоро веревочка не шее проклятого фармацевта затянется тугим узлом, — пискливым тенорком пропел Николай Иванович Ежов, будущий народный комиссар внутренних дел. — В. А., записывайте, запоминайте даты, часы, адреса, номера телефонов, фамилии и имена, одним словом все, что будет говорить вам Ягода. Между прочим, скажите, какое впечатление на вас произвела Наташа, мойщица из кремлевской бани?
— По-моему, милая девушка, внимательная, услужливая, добросовестная.
Ежов засмеялся:
— Наташа Мокроусова — любовница Ягоды, мы еще не узнали, из какого колодца он ее вытащил. За один его взгляд эта преданная сучка готова пойти на любое преступление, некоторых слушком любвеобильных товарищей она задушила в своей кроватке. Мы давно ее приговорили к смертной казни.
От ужаса похолодела, в который раз забегали по спине мурашки. Слишком поздно спохватилась, в эту кровавую, затяжную игру я вошла без сопротивления и до конца дней своих обязана нести тяжкий крест.
Маленков заметил мое смятение.
— В. А., вам нечего бояться.
— Г. М., Ягода сказал, чтр арестован артист Пантелеймон Норцов.
— Два часа его продержали на Лубянке. По указанию Калинина вашего товарища выпустили. Он отделался легким испугом.
От радости поцеловала растаявших Маленкова и Ежова.
Без предварительного звонка приехал Зиновьев. Он принес духи, цветы, вышитую скатерть.
— Верочка, я заказал столик в ресторане.
Позвонил Маленков:
— У вас находится Зиновьев. Называйте меня Павлом Романовичем. Нам нужно, чтобы вы выяснили его отношение к товарищу Сталину…
— Хорошо, Павел Романович, — ответила ему в тон, — с удовольствием дам концерт для ученых Москвы. Я подготовила новую программу из романсов русских композиторов.
После нескольких рюмок водки Зиновьев опьянел.
— Верочка, вы мне очень импонируете, сжальтесь! Я, кажется, полюбил вас и, простите за откровенность, страстно жажду побыть с вами.
— Григорий Евсеевич, вы что, сошли с ума? Разве я давала вам для этого повод?
— В. А., для начала нашего знакомства позвольте сделать вам скромный подарок. — Он достал золотое ожерелье, покрытое дорогостоящими бриллиантами. — Отныне эта пикантная вещица принадлежит вам.
Я промолчала. Он обиженно надул пухлые губы:
— Что, недостаточно высокая плата? Любая певичка, любая балерина готова кинуться на шею первому встречному за подношение, которое ничего не стоит, а вы все время строите из себя недотрогу. — Зиновьев полез целоваться.
— Григорий Евсеевич, у меня есть муж, и вам не следует так себя вести, я могу серьезно обидеться.
— Простите, Верочка, впредь обещаю сдерживать свои эмоции. Возьмите ожерелье, оно вам пригодится, дарю от чистого сердца. В. А., вы чудо! Недаром вас преследует людоед Генрих Ягода, бойтесь его! Это он «по секрету» разболтал, что вы спите со Сталиным. Во все времена, что существует Вселенная, не было на земле страшнее чудовища, чем Иосиф Джугашвили.
Мы, большевики, считаем, что он, Сталин, отравил В. И. Ленина. Пройдут годы, промчатся десятилетия, если его не убьют, он до своего смертного часа останется повелителем Российской империи. Но рано или поздно смерть его будет ужасной, все народы мира будут проклинать…
В клубе ГПУ состоялся вечер, посвященный памяти Дзержинского. За столом президиума: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Буденный, Калинин, Бухарин, Каменев, Косиор, Рудзутак, Чубарь, Енукидзе, Ягода, Гамарник, Шапошников, Егоров, Эйдеман, Тухачевский, Якир, Блюхер, Путна, Федько, Рыков, Фельдман, Орджоникидзе, Хрущев.
В артистическую уборную взглянуть на переодевающихся балерин забежал Ворошилов. Он познакомил меня с Тухачевским.
— В. А., поскольку наше знакомство все-таки, наконец, состоялось, — сказал Михаил Николаевич, — я хочу пригласить вас в гости. У нас на даче устраиваются литературно-художественные вечера. Если разрешите, мы за вами пришлем машину.
Покровско-Стрешнево — пригород Москвы. На даче Тухачевского уютно, просто, красиво. Обаятельная Нина Евгеньевна знакомит гостей. Обстановка на редкость непринужденная. После взаимных приветствий начался вечер самодеятельности.
Василий Иванович Качалов исполнил заключительный монолог из забытой трагедии Леонида Андреева «Анатэма». Эта драма шла в Московском художественном театре в 1909 году. Потом Качалов читал стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, Пастернака. Я спела несколько романсов. Пианист и композитор Александр Гольденвейзер рассказал несколько забавных эпизодов из жизни Л. Н. Толстого. Тухачевский мастерски сыграл труднейший скрипичный концерт Паганини. Затем экспромтом выступил писатель Иссак Бабель — старый друг Тухачевского. Давно я уже не чувствовала в своем сердце такой душевной легкости. Мне так хотелось, чтобы этот вечер не кончался.