Для Грини достала пропуск в артистическую ложу. Во время действия он, не отрываясь, смотрел на сцену, бурно на все реагируя. То и дело бросал восхищенные реплики: «Ай да Вероника», «Вот дивчина дает, так дает! Ну и голосище! У нас в деревне, да и на всей Оке, даже в самом Серпухове ни одна молодуха такой луженой глотки не имеет!», «Не баба — сущая царица! Ей бы Кремлем управлять да людишек в руках держать, чтоб не озорничали. Весь русский народ с татарвой плешивой за ней куды хошь пойдет!..».
Оставила Гриню ночевать, постелили ему в кабинете. Как на зло, вездесущий Сталин недовольно спросил по телефону:
— На каком основании частную гостиницу в квартире открыли? Кто разрешил деревенских, неотесаных мужиков на постой пускать?
— И. В., миленький, спасибо, что позвонили, это из Поленова хозяйский сын приехал, у которого я на даче в прошлом году жила, я вам про него говорила.
— Чтоб его ноги завтра не было! В воскресенье утром мы должны вас увидеть.
— В этот день у нас в театре идет утренний спектакль с моим участием.
— Тогда машину пришлем в пять часов.
Грине показала Москву. Город окаянно-громадный, длиннющий, словно кишка, которой поливают улицы. Порядка настоящего нет, везде толчея, в лавках непро-ворот. Третьяковская галерея ему очень понравилась, часа полтора он простоял у картины Иванова «Явление Христа народу». Поинтересовался, сколько она может стоить. Его наивность умиляла. Обедать пошли в ресторан. За соседним столиком увидела Тупырина, за мной снова следили, настроение испортилось, обидно было, что Сталин не сдержал слово.
Гриня Пухов уезжал из Москвы грустный:
— Нас не надо пужаться. Мы слышали ваш доподлинный разговор с товарищем И. В. Сталиным, понимаем, что вам не ровня, тягаться нам не по силам. Простите, что немного побеспокоили. Больше докучать не станем. Ежели захотите молочка парного откушать, свеженькой рыбки поесть, приезжайте тогда к нам на Оку, всегда желанной гостьей будете. А если что, то и хозяюшкой. Мы, Вероника, от своих слов никогда не отступимся…
Кунцевская дача. Десятки автомобилей. Кругом все оцеплено. Пешая и конная милиция. Гостей видимо-невидимо. Кроме вождей, писатели, ученые, артисты, художники, композиторы, кинематографисты, колхозники, спортсмены, рабочие. За приглашенными неумело ухаживают Полина Молотова, Дора Андреева, Мария Каганович, Екатерина Ворошилова, Ашхен Микоян, Елена Стасова. Когда под руки ввели в зал физиолога Ивана Павлова, селекционера Ивана Мичурина, химика Николая Зелинского, все встали и начали аплодировать. Сталин предложил тост за процветание советской науки. Перекрестившись, Иван Петрович Павлов выпил рюмку водки. Сидевший рядом с ним президент российского государства Калилин попросил ученого сказать несколько слов.
— Господа, простите, оговорился, товарищи, — проговорил надтреснутым голосом Павлов, — недавно мне пошел 80-й год. — Снова все встали, и опять аплодисменты. — Тост за науку хороший и важный. Мне сказали, что за нашим праздничным столом важно восседает начальник ГПУ Генрих Ягода. Мне хочется взглянуть на это чудовище, душителя отечественной науки, изверга рода человеческого.
Никто не ожидал такого смелого выступления. Поднялся невообразимый шум. Все повернулись к Ягоде. Сталин подошел к Павлову:
— Продолжайте, Иван Петрович, мы вас слушаем, — сказал он спокойно.
— Три дня тому назад к нам в институт приехали незваные работники ГПУ, я был занят в лаборатории. Со мной работал американский ученый, биолог Стенли Гурри. Все наши кабинеты были перевернуты вверх дном. Мои помощники Ковалевский, Бардина, Фиртич, Липптейн, Ковалюк увезены в закрытых автомобилях. Мы стали наводить справки, но пока все безрезультатно. Товарищи, побойтесь Бога! Он все видит и не прощает подлости!
— Иван Петрович, — перебил академика Сталин, — даю вам слово: сегодня ваши сотрудники будут дома. Товарищу Ягоде мы объявим всенародное порицание.
Затем И. В. обратился к Калинину:
— Михаил Иванович, вам поручается проследить за освобождением незаконно похищенных работников Ивана Петровича Павлова.
Калинин радостно кивнул головой. В разгар банкета Сталин попросил слово.
— Пришло время, — сказал он, — упразднить скомпрометировавшие себя органы ОГПУ. Мы решили обойтись без них. Как вы, товарищи, смотрите на такое предложение?